И.Кошкин За ценой не постоим

– Ва-а-ася, да ты поэт, – протянул Луппов. – Ты же Сашку пригвоздил – он теперь навеки «роза» будет.

Осокин самодовольно ухмыльнулся:

– Это ему еще повезло, что вы пришли, товарищ старший лейтенант, я бы его…

Бурда махнул рукой.

– Ладно, хватит. Мы, вообще говоря, сюда не дурака с вами валять пришли.

– Сбор экипажей на поляне, у машины комполка, – уже серьезно сказал Загудаев. – Петров, оставь одного часового у танков и пойдем, митинг, – он посмотрел на часы. – Митинг через пятнадцать минут.

– Что, еще один митинг? – спросил Петров.

– Да, – жестко подтвердил старший политрук, – личную жизнь устроил, пора делом заняться.

– Так стемнеет скоро, – заметил Безуглый.

– Разговорчики! – одернул его комвзвода. – Часовой – Трунов.

– Есть, – ответил водитель.

Трунов политические мероприятия не любил и теперь был только рад остаться у машин.

* * *

На поляне собрались все, кто не был в засадах или дозорах, – сто человек да еще экипажи броневиков. Танкисты окружили полукольцом «тридцатьчетверку» командира полка майора Черяпкина. Люди переминались с ноги на ногу, курили, переговаривались вполголоса. Внезапно капитан Гусев скомандовал:

– Отставить разговоры!

К танку подошел военком полка, старший батальонный комиссар Комлов. Легко взобравшись на моторное отделение, он с минуту молча смотрел на собравшийся полк. По лицу комиссара было сложно что-то прочесть, но танкисты поняли – дело серьезное.

– Сегодня, 6 ноября, в преддверии нашего великого праздника, дня Великой Октябрьской революции… – Комлов говорил спокойно, четко выговаривая каждое слово, ровным, сильным голосом, – состоялось заседание Моссовета. В связи с опасностью воздушных налетов, заседание проходило на станции метро «Маяковская». Повестка дня – положение на фронтах и в Москве.

Военком достал из полевой сумки лист бумаги.

– Из всех выступлений, товарищи, для нас самое важное – это выступление товарища Сталина.

По полку прошел короткий ропот. Петров переглянулся с Загудаевым. У обоих мысль работала одинаково: если выступил, значит – в Москве. Ходили слухи о том, что правительство уже покинуло столицу. Впрочем, наверное, это было бы правильно – руководить страной из города, к которому рвется враг, опасно. Но Сталин остался, несмотря на налеты, несмотря на то, что немцы уже взяли Волоколамск. Уверенность главкома в том, что Москва устоит, завораживала. Сталин полагался на них – танкистов 4-й танковой бригады, бойцов и командиров 316-й дивизии, кавалеристов Доватора, на всю 16-ю армию, на весь фронт. Петров, сдержанный по натуре, никогда не понимал именования Сталина «вождем». Он уважал Председателя Совета народных комиссаров как уважал своих командиров, как уважал отца, которого не помнил, а «вождь» – это что-то для дикого племени. Теперь Сталин занимал пост главкома и, видимо, считал, что командующий должен быть ближе к передовой. Своим присутствием он говорил: «Я с вами, мой фронт – здесь».

– «Молниеносная война, на которую рассчитывали немецко-фашистские захватчики, провалилась…» – читал Комлов.

Петров чувствовал, что в него вливается уверенность человека, сказавшего это столице, которая уже три недели была на осадном положении. Он оглянулся на свой экипаж и понял: с его танкистами происходит то же самое. Осокин, как всегда серьезный, шевелил губами, словно повторял за комиссаром слова речи. Безуглый, вечно насмешливый и расхлябанный, подтянулся и слушал с непривычно серьезным лицом, и даже Протасов уже не выглядел как забитый школьник. Устами комиссара с ними сейчас говорил Верховный…

* * *

Вернувшись с митинга, Катуков сел за стол и спросил, как там насчет чая. Самовар уже закипал, боец из роты управления «сервировал» стол, выставив на газету мятые жестяные кружки. Из своего угла, где помещался оперативный отдел, подошел Кульвинский. Начштаба, кажется, хотел что-то доложить, но комбриг покачал головой: разговор наверняка затянется надолго, а сейчас ему нужно выпить чаю и покрепче. Бойко и Деревянкин ушли куда-то по своим комиссарским делам, значит, чаевничать им с Кульвинским вдвоем. Подполковник, похоже, и сам был рад посидеть в тишине. В сенях послышался какой-то шум, и в избу вбежал адъютант:

– Товарищ полковник, разрешите обратиться?

– Что там? – спокойно спросил Катуков, отхлебывая из кружки.

– Командующий приехал, генерал-лейтенант Рокоссовский!

Комбриг и начштаба переглянулись. Катуков лихорадочно соображал: просто приехал проведать или что-то серьезное? Быстро взглянув на стол, он приказал бойцу:

– Еще кружку. И сахар.

«Официант» немедленно поставил на стол еще один «прибор», рядом с самоваром разместилась деревянная миска с крупными кусками сахара и даже (полковник приподнял бровь) с шоколадными конфетами, изрядно, правда, помятыми. Теперь 4-я танковая могла встретить дорогого гостя во всеоружии. Судя по шуму на улице, Рокоссовский уже шел к дому, выскакивать навстречу теперь не имело смысла, и комбриг со своим начальником штаба просто встали у стола, готовясь приветствовать генерала.