Когда мне было двадцать три, мы с моей лучшей подругой Лайзой Мартин предложили одному рок-музыканту, известному своими скандальными выходками, трахнуть нас, будто мы один и тот же человек. Под руководством Ричарда Шехнера и Луиз Буржуа – двух художников, которых мы боготворили, мы ставили шизофренический номер близняшек в гримерках стриптиз-клубов. (Упс, звонит телефон. Это ты? Нет, это очередной факс от злобного монтажера из Новой Зеландии о проебанном монтажном листе моего фильма, к которому я напрочь потеряла интерес.) Короче говоря, мы сказали рок-звезде, что Лайза будет отвечать за физиологическую часть, я – за вербальную. Вместе мы воплощали киборгообразное раздвоение, проецируемое нашей культурой на всех женщин. Мы даже предложили ____ выбрать из двух площадок: отель в Грамерси-парк или «Челси». Но ____ так и не ответил. Наверное, проще трахнуть какую-нибудь смазливую дурочку, чем связываться с настолько странными девицами.
Теперь странные девицы – это мы с Сильвером. Я представить не могла, что повторю нечто подобное еще раз, тем более вместе с Сильвером. Но если честно, мне кажется, что история с фильмом подходит к концу. Я не знаю, что будет дальше, вполне возможно, ты вообще канул в небытие. Тебе не кажется, что действительно разобраться в чем-либо можно, только исследуя конкретные кейсы? Месяц назад я прочла книгу Генри Фрундта о забастовке на производстве «Кока-Колы» в Гватемале: подробное воссоздание событий на основе документов и расшифровок. Поняв одну простую ситуацию – забастовку, – можно понять все о корпоративном капитализме в странах третьего мира. Короче, мне кажется, что как раз разбором кейса мы и начали с тобой заниматься.
Такое ощущение, будто я ожидаю казни. Все это, наверное, резко оборвется завтра утром, когда ты позвонишь. Осталось всего несколько часов до того, как вся эта история (какая такая история?) разрешится.
Крестлайн, Калифорния
10 декабря 1994 года
Дорогой Дик,
интересно, что бы я сделал на твоем месте.
P. S. Мы решили оставить тебя в покое до конца вечера.
Они бредили, они наслаждались. Сколько раз Крис желала залезть к Сильверу в голову или в душу и изгнать его горе. В субботу, десятого декабря, они заснули, блаженные и изможденные, оказавшись наконец в одном и том же месте в одно и то же время.
Крестлайн, Калифорния
11 декабря 1994 года:
утро воскресенья
Дорогой Дик,
наверное, это был случай наваждения. Забавно, что я не додумалась до этого слова раньше.
Ты четвертый с половиной человек (Шейк, Хорошая Ивонн, Плохая Ивонн и Дэвид Б. «Иезуит»), которыми я была увлечена за время совместной жизни с Сильвером. Чаще всего эта энергия наваждения объясняется желанием узнать кого-то ближе.
Забавно, что в случае двух Ивонн сексуальное влечение проявилось, уже когда я знала их довольно хорошо, обожала их и хотела узнать их с новой стороны. В то же время сексуальное влечение к мужчинам (ты, Шейк, священник) возникает из ниоткуда и опирается на абсолютное незнание. Словно секс может снабдить недостающим ключом к разгадке. Может ли? В случае с мужчинами я будто могла разглядеть, каким был человек, что просвечивает сквозь его оболочку. Желание секса как способ осознать то, что я уже знала.
До отношений с Сильвером парни обычно бросали меня, как только встречали кого-то женственнее или тупее. «Она не такая, как ты, – говорили они. – Она действительно милая девушка». И это било по больному, потому что в сексе меня заводила вера в то, что они меня знали, что я нашла того, кого понимаю. И вот теперь, когда я превратилась в ведьму, т. е. приняла все противоречия своей жизни, понимать больше нечего. Сейчас мною движет только движение, желание разузнать о другом человеке (тебе).
Я понимаю, насколько убоги эти письма. И все равно я хотела использовать последние часы перед твоим звонком, чтобы рассказать тебе о том, что чувствую.
Крестлайн, Калифорния
11 декабря 1994 года
Дорогой Дик,
теперь мы под прицелом. Через пару часов ты запросто можешь разнести к чертям всю нашу историю, назвав ее тем, чем она по сути является: странной извращенной машиной узнавания тебя, Дик. Ох, Дик, что я здесь делаю? Как я вообще ввязался в эту странную неловкую ситуацию, где я рассказываю тебе по телефону, что моя жена тобой увлечена? (Я называю ее «женой» – словом, которое никогда не использую, – чтобы подчеркнуть глубину нашей извращенности…)
Влюбилась бы в тебя Крис, если бы рядом не было меня, из-за которого эта история становится еще более неловкой? Знание есть крайняя форма смирения? Или смирение превосходит себя через знание, открывая более интересные рубежи? «Знание» по идее считается моей специализацией…