Уоррен усмехнулся: «Да, так и есть. Разве что неправильным монстром. Не монстром порядка Пикассо или… – Тут он назвал еще нескольких художников-мужчин. – Проблема в том, что она начала принимать все слишком близко к сердцу. Она отказалась от прыжка в неизвестность. Ее творчество перестало быть искусством».
В 1985 году Клас Олденбург пригрозил издательству Университета Миссури судебным запретом. Издательство готовило книгу художественных работ и текстов Ханны к ее первой крупной ретроспективе.
В целях защиты своей конфиденциальности Клас Олденбург потребовал, чтобы исключили следующее: 1) фотографию из «Рекламных объявлений для жизни»[30]
, на которой Клас запечатлен вместе с восьмилетней племянницей Ханны; 2) любое упоминание его имени в текстах Ханны; 3) репродукцию их совместного постера «Художники мастерят игрушки»[31]; 4) цитаты из его переписки с Ханной, которые были включены в текст Ханны Уилке «Я объект / Я против»[32].Известность Класа и нежелание университета встать на ее защиту позволили Олденбургу стереть значительную часть жизни Ханны Уилке. «Стёрка, ее сотри-ка»[33]
– заголовок одной из поздних работ Уилке.Я объяснила Уоррену разницу между мужчинами-монстрами и женщинами-монстрами. «Женщины-монстры принимают все близко к сердцу настолько, насколько это реально. Они изучают факты. Даже если отказ заставляет их чувствовать себя девочкой, которую не пригласили на вечеринку, им необходимо разобраться, почему это произошло».
Монструозность: «я» как машина.
Каждый вопрос, как только он сформулирован, становится парадигмой, в которой содержится его внутренняя правда. Нам стоит перестать отвлекаться на ложные вопросы. И я сказала Уоррену: я тоже собираюсь стать женщиной-монстром.
Итого
Игл-Рок, Лос-Анджелес
6 июля 1995 года
Дорогой Дик,
на прошлых выходных я поехала в Морро-Бэй и впервые за двадцать лет закинулась кислотой. За ночь до этого мне снилась бедность. Неважно, что там говорят богатые, бедность не просто нужда, это
Мне снилась Рене Мошер, художница-плотница-татуировщица. Она живет на севере штата Нью-Йорк, в городе Турман, в том же городе, в котором она появилась на свет. У Рене две взрослые дочери, которых она вырастила одна. Ей тридцать девять или около того, и во сне, так же как и в жизни, она выглядела старой и пугающей. Во сне мы были лучшими подругами, рассказывали друг другу все. Но когда я проснулась, невозможность этого – невозможность вернуться в юность, когда друзей выбираешь за то, кем они являются, а не за обстоятельства их жизни – испоганила мне настроение. Ты взрослеешь – и эссенциализм умирает. Ты есть твои обстоятельства. Через месяц у Рене изымают за долги дом, потому что она не платила налоги три года. Извещения копятся, иногда она их вскрывает. И какой смысл пытаться? Даже если она найдет способ заплатить, долги снова накопятся. Ей не на что содержать дом. Она переедет в трейлер. Она сдастся. Когда она устанавливала окно на кухне у меня дома, у нее в глазу лопнул капилляр. Доктор в клинике сказал, что причина в ее желчном пузыре. Это обошлось ей в шестьдесят долларов. Когда Рене заболевает, она не выходит на работу и теряет деньги. Бедняки не отправляют факсы, не нанимают адвокатов, не договариваются с округом Уоррен по поводу налоговых отчислений. Они болеют, они чувствуют себя сумасшедшими, они сдаются.
«Богачи – это просто бедняки с деньгами», – сказал мой принадлежавший к высшему свету начальник пятнадцать лет назад. Но это неправда. Существует целая культура бедности, и ее не понять.
Джон и Тревор с сентября путешествовали по Северному острову Новой Зеландии с группой стригалей из Уаирарапы. Работа была прибыльной, но тяжелой: начинаешь в пять утра и валишься с ног к пяти вечера, семь дней в неделю (если нет дождя). Всю весну Джон и Тревор обсуждали поездку, запланированную на Рождество, когда работа закончится. Они прыгнут в «Холден Ви-8» шестьдесят первого года и отправятся в пьяное и блудливое путешествие по Новой Зеландии. Ребята говорили об этой поездке так много, что нам казалось, мы тоже поедем с ними. В канун Рождества они выехали из Патиатуи. Но уже через два дня спьяну разбили машину. Все деньги, заработанные на остриге овец, они отдали, чтобы выйти под залог.
«Самым важным правом, – кажется, так писал ты, – остается право высказываться с определенной позиции».