I love Dick

9. Новая Зеландия полнится безумием. Известное стихотворение Алистера Кэмпбелла «Я в ловушке, как и ты» было посвящено его безымянной суицидальной жене, которой поставили диагноз «шизофрения». «Я в ловушке, как и ты» провозглашает право поэта проецировать на себя психическое состояние другого человека. Это красивое стихотворение, но я не знаю, верить ли ему. Новая Зеландия полнится безумием, потому что это злая и изолированная маленькая страна. Любому, кто чувствует слишком сильно или излучает что-то чрезмерное, становится здесь очень одиноко.

Зима, семьдесят какой-то год, Боулкотт-Террас в центре Веллингтона: я навещаю свою подругу Мэри МакКлеод, которая уже несколько раз попадала в психбольницу без веской на то причины. Мэри – учится заочно, зато числится на «очном отделении» в реабилитационном центре Пола Брайса для «шизофреников». Не считая почтительный тишины, следующей за каждым пошлым изречением Пола (Пол – лицензированный психотерапевт), Боулкотт-Террас работает по примерно тем же принципам, что и другие новозеландские хиппи-коммуны. Все желающие могут сколько угодно въезжать и выезжать, пока они платят за свое проживание и за корм для местной кошки. Возможно, Пол изучал опыт Р. Д. Лэйнга и его «Кингсли-холла», хотя я сильно в этом сомневаюсь. Боулкотт-Террас не столько эксперимент, сколько продукт бестолкового альтруизма хиппи. Филиал католической коммуны поэта Джеймса К. Бакстера в рыбацкой деревне Иерусалим. Снаружи льет дождь и завывает ветер. Южный ветер ломится сквозь разбитые свинцовые окна. Несколько пациентов, преимущественно парни, сидят вокруг электрического обогревателя в гостиной и пьют чай и пиво. Обычный вечер на Боулкотт-Террас.

Мэри – двадцатидвухлетняя крупная насупленная блондинка, увлекающаяся колдовством. Длинные жидкие волосы падают на мешковатый, купленный в секонде плащ, который она носит, чтобы прикрыть свой детский жирок. Меня тянет к Мэри, потому что она так безжалостно несчастна. Больше нас ничего не связывает, ну и ладно, потому что в этом мире едва ли есть место для разговоров по душам. Неожиданно раздается какой-то шорох в кустах, прикрывающих сломанное французское окно. Это Ебанько Найджел – самый сумасшедший из этой компании – прижал лицо к стеклу и лижет его. По комнате прокатывается: «Фуууу, гадость, отъебись!» Пол рассказывает мне печальную историю Найджела. Чуть позже тем же вечером Найджел пробьет кулаком окно.

Много лет спустя я встречу Пола в хозяйственном магазине на Второй авеню. Ему под сорок, он побрит и отглажен, но сильно сдал. Пол приехал в Нью-Йорк, чтобы пройти курс по психодраме. Он живет в Сиднее. Я обнимаю его и чувствую, как это объятие уводит меня вглубь зеркального коридора, отражающего прошлое. Столкновение с любым осколком Веллингтона в Нью-Йорке подобно волшебству, кинематографическая синхрония. Мне хочется рассказать Полу обо всем, что произошло после моего отъезда. Меня переполняют эмоции. А вот Пол спокоен: он так никогда и не уехал и Веллингтон не застыл для него в мифическом прошлом.

10. Прошлой зимой, когда я влюбилась в тебя, ушла от Сильвера и переехала одна в провинцию, я нашла свой второй рассказ, который я написала двадцать лет назад в Веллингтоне. Он был написан от третьего лица – точка зрения, которую выбирают девушки, когда хотят рассказать о себе, но не верят, что хоть кому-то это будет интересно. «Воскресный вечер, опять и опять, – начинался рассказ. – Возможности не безграничны». Имена и реальные события были осторожно опущены, но в нем рассказывается о моем разбитом сердце и чувстве брошенности после того, как я встретила Рождество с актером Иэном Мартинсоном.

Я познакомилась с Иэном поздней ночью на вечеринке в штаб-квартире «Блерты» на улице Аро. «Блерта» – община кочующих и гастролирующих рок-н-ролльщиков, компания парней, их друзей и жен. Они разъезжали по стране на старом автобусе, который Руффо разрисовал граффити. Иэн Мартинсон только что снял короткометражный фильм для телевидения по стихотворению Алистера Кэмпбелла «Я в ловушке, как и ты», а я написала рецензию для еженедельной газеты. Я была единственной девушкой, которая явилась на вечеринку одна, единственной журналисткой, не-хиппи, единственной младше двадцати одного (все – существенные недостатки), поэтому я была ужасно польщена, что Иэн все время вился около меня. Фейн Флоз катался по ковру, как пьяная многоножка, Бруно Лоуренс отпускал грязные шуточки, не давая вечеринке заглохнуть. Мы с Иэном Мартинсоном разговаривали о новозеландской поэзии.