- Блять, Фрэнки, я тебе яйца на уши натяну, урод! – завопил Джи, бросаясь вслед за мной. Я наконец долетел до комнаты, которая точно принадлежала Джерарду. Ну, если конечно табличка на ней не призвана путать окружающих. Я открыл дверь и…
Охуел.
По сравнению с этим моё логово – картонная коробка с люстрой. Стены были увешаны рисунками. Их было такое неимоверное количество, что комната в них просто тонула. Подоконник завален комиксами, с потолка свисали китайские фонарики и пластмассовые игрушки из коробок с хлопьями. Кровать была больше похожа на гнездо (тут мы с Джи похожи), в котором можно было найти, судя по виду, абсолютно всё, начиная от заточки и кончая кедами.
- Ну что ты уставился? – недовольно спросил Джерард, подходя ко мне сзади и взваливая свою лохматую голову мне на плечо.
- Круто, - выдохнул я.
- И бесполезно, - добавил Джи. В смысле? Вот тут я не понял немного. – Я бездарность. Половину можно на помойку, не выбрасываю только из-за того, что на ошибках учиться надо.
- Глупостей не говори, - попытался поспорить я.
- Ты просто ничего не понимаешь, - вздохнул Уэй. Какой-то он… не такой.
- Эй, Джи…
- Что?
- Ты не будешь сейчас рассказывать мне о том, какая Лианна сучка и как ты всех ненавидишь?
- Нет.
- Почему?
- Потому что не хочу упоминать имя Лианны в своём доме. И капать тебе на мозги не хочу.
Джерард шмыгнул носом, а его руки внезапно оказались обвитыми вокруг моей талии. Спине стало теплее, я почувствовал запах его волос. Это ещё что за домогательства? Странное дело, но ничего неприятного я не почувствовал. Я просто не понимал, что происходит. Выпал из пространства.
- Эмм, Джерард, - всё это, конечно, очень занимательно, но меня всё же немного настораживало то, к чему шло дело. Я не тупой, понимал примерно, что к чему. Но просто...
Боялся сказать вслух. Боялся ошибиться и показаться Джи ненормальным маньяком.
- Что? – я почувствовал в его голосе дрожь. Он боялся не меньше моего. Никаких соплей и бабочек. Никакой радуги и ощущения вселенского счастья. Просто странное ощущение того, что мне приятны эти прикосновения.
- Мы друзья? – ох блять как же мне страшно. Сердце билось где-то в ушах, ладони вспотели, а в голове крутилась мысль «что ты делаешь, пиздюк, что ты блять делаешь!».
- Если тебе так хочется…
- А если не совсем так?
- То пускай будет не совсем так.
Сперва я ничего не почувствовал. Не понял даже, что произошло. Дошло до меня только тогда, когда я открыл закрывшиеся на автомате глаза, когда почувствовал его сухие и шершавые губы на своих, когда заныла ещё болевшая губа после того, как он меня легонько укусил. Это не было мило. Это не было радужно. Это даже не пахло всякими «чувства обожгли меня», «я понял жизнь», «всё так прекрасно» и всем таким.
Мне просто это нравилось.
Его пальцы, впивавшиеся в мою спину, его дыхание. Слишком близко. Я знаю, что это неправильно, что мы всё рушили, но нам это нравилось. Нравилось ломать, крушить, взрывать. Это было у нас в крови, мы чувствовали это, когда подкидывали мышь Джессике, когда покупали тараканов и сидели на подоконнике в столовой. Наверное, всё просто шло к тому, что происходило сейчас. Джерард целовал настойчиво, с нажимом, жадно, будто ждал этого уже долго, будто просто перестал себя сдерживать. А я отвечал, потому что мне этого хотелось.
- Так, всё, я тебя заражу сейчас, - отстранившись, выдохнул мне в губы Джи.
- Я не помру от этого, - скривился я.
- А вдруг у меня холера? Или чума? Или свинка? Или ещё какая-нибудь неведомая хуйня, название которой я просто не смогу выговорить? – начал перечислять Джерард, изогнув дугой бровь и улыбнувшись.
- Тогда так и напишешь на моей могильной плите: «Помним. Любим. Скорбим. Виновата какая-то хуетень непонятная, но так как никто так и не запомнил, как она называется, мы её тут писать не будем», - улыбнулся я в ответ. Уэй хмыкнул.
Не знаю, к чему это приведёт. Не знаю, чем всё это кончится. Сейчас мне просто хотелось сидеть в этой увешанной рисунками комнате и слушать истории Джи о жизни, о Майки и о том, как вышеупомянутый задрот однажды застрял ногой в унитазе. Мы смеялись. Мы разговаривали, мы смотрели друг на друга и понимали, что теперь у нас есть одна тайна. Хоть что-то общее. Хоть что-то по-настоящему наше.
День двадцать второй. Адские брокколи, первый прогул и поразительные новости.