И Маркс молчал у Дарвина в саду

Когда она наконец встала, уже сгустились сумерки. Эмма подошла к письменному столу и остановила часы.

Вечером приехали дети. Полил сильный дождь, тяга в камине ослабла, и дым валил в комнату. Уильям, Генриетта и Фрэнсис приехали в одном экипаже. Чуть позже подоспели Гораций и Леонард. Последними прибыли Элизабет и Джордж.

Генриетта и Элизабет молились. Сыновья молчали. Самый младший, Гораций, будучи не в силах сдержать слезы, положил голову отцу на живот. Он не мог примириться с тем, что не успел.

На следующий день с почтой пришел мешок, такой большой и тяжелый, каких не было давно. Издатель Дарвина, прежде чем отправить их в Даун, накопил сотни писем – отклики восторженных читателей на его книгу о дождевых червях.

Тысячи экземпляров уже распродали, на всех парах поспешали немецкий, французский, русский переводы. «Образование растительного слоя земли деятельностью дождевых червей» побудило многих садоводов-любителей даже за званым ужином восхищаться подвигами этих животных.

Уильям взял мешок, заглянул в него, пробежал глазами сопроводительное письмо благодарного издателя, отнес мешок в кабинет, поставил у письменного стола, опять взял, пошел с ним в гостиную, вынес и оттуда и, наконец, неловким жестом всучил Джозефу. Дворецкий, не разобрав бормотание Уильяма, отнес мешок в кабинет и поставил его в угол. Потом посмотрел на Дарвина, которого теперь привели в порядок, и, втянув голову в плечи, побыстрее вышел. Не забыв перекреститься.

Через несколько дней Эмма записала в дневнике: «19.4.1882, 4 часа пополудни, умер Чарли». И: «20.4.1882, 7 часов утра, умерла Полли».

В когтях у Церкви

Никто не помнил, чтобы в Дауне когда-либо было так тихо. Жители утром не работали. Они вернулись с полей, где пахали и сеяли – в этом году позже, чем обычно; оставили мастерские и конюшни, некоторые еще держали молоток или опирались на лопаты; матери, стоя с малышами у калиток, разглаживали фартуки и вытирали липкие ротики.

Мэр Дауна, прямой как палка, уже давно расхаживал взад-вперед у здания ратуши с должностной цепью на шее; теперь он бросил испытующий взгляд на ровный ряд выстроившихся школьников.

Когда часы на церковной башне пробили одиннадцать раз, более четырехсот человек стояло вдоль извилистой главной улицы. В последнюю минуту из церкви, сопровождаемая подозрительными взглядами соседей, вышла набожная согбенная жена ножовщика, которая не первое десятилетие мыла полы в храме и чья неустанная борьба со грехом чинила деревне немалые хлопоты. Но такое событие не хотела пропустить даже она. Все молчали. Изредка слышалось только куриное кудахтанье.

И он появился. Шесть вороных лошадей медленно, торжественно везли гроб. Обернутый черной тканью. Чарльз Дарвин отправился в последний путь и в это серое утро вторника навсегда покидал Даун. Вплотную за ним ехал экипаж с членами семьи.

Мужчины стягивали шапки. Женщины крестились. Садовник Дарвина с опущенными плечами прислонился к кладбищенской ограде. Он держал в мозолистых руках белые орхидеи, уверенный, что мистеру Дарвину приятнее было бы лежать здесь, в деревне, рядом с братом и рано умершими детьми. Он сам усадил бы могилу цветами, привел в порядок розовые кусты и, приходя, рассказывал бы мистеру Дарвину новости из мира кустарников и многолетников.

И кузнец стоял на обочине с семьей. Когда гроб проезжал мимо, он опустился на колени. Хэммонд знал, как тронул миссис Дарвин его рассказ о рае.

Преподобный Томас Гудвилл, в это утро молившийся дольше обычного, неподвижно стоял в дверях церкви. Только когда все проехали мимо и стук копыт стал тише, он, казалось, очнулся и торопливо послал вслед свое благословение.

Собрались проститься со своим другом и голубятники Дауна, торжественно выпустив в небо одного из красивейших сизых голубей. Сопровождаемый взглядами жителей деревни, он взмыл в затянутое облаками небо с прощальным свитком, прикрепленным к правой лапе. Никто из мужчин не мог вспомнить, что они говорили накануне вечером в трактире «Джордж&Дрэгон», где снова и снова поднимали тосты за Дарвина. Но несомненно, желали ему вечного мира. Насчет точного места блаженства договориться не смогли, поскольку чем позднее, тем меньше оставалось в голове ясности для решения вопроса о небесах. Мнения о том, верил ли их замечательный земляк, все-таки близкий друг священника, по крайней мере, в Бога, если уж не в небеса, разделились.

У некоторых крестьян, стоявших вдоль дороги, был такой удрученный вид, словно они потеряли члена семьи. Часто Дарвин, проходя мимо конюшен, задавал им вопросы, над которыми они смеялись еще несколько дней. Например, когда лошадь фыркает и чувствует себя бодро, поднимает ли она уши? Улыбается ли коза, и если да, то какими мышцами? Замечали ли они, чтобы корова плакала, когда у нее отнимают теленка? Несмотря на насмешки, гулявшие потом по деревне, случалось, на следующий день крестьянин более внимательно смотрел в глаза своей корове или на мгновение останавливался на выгоне, примечая положение лошадиных ушей.