И меркнет свет

«Ты любил их. Любил их, созданных тобой существ, которые стали меньше и больше того, что ты задумал. Ты любил их, даже несмотря на их злость и эгоизм. Ты любил их в горе и радости, в их изъянах и во всем, что не мог понять».

– Нет.

«Ты любил их, даже когда они предали тебя».

Она помнила. Его творения, смертные, созданные им. Как они сделали бога большим, чем то, чем он когда-то являлся. Как они дали ему слишком много силы. Как они создали собственные воли, как и он когда-то свою.

«И даже теперь ты их любишь».

– Ты ошибаешься.

«Я вижу это в твоем сердце».

– Любовь для людей.

«И для богов».

Беру потянулась к богу, каждая ниточка ее эши натянулась, пока он продолжал гореть.

«Я знаю твое сердце. Оно и мое. Я знаю твой разум. Он и мой. Я знаю твою любовь. Она и моя».

Голосом, заставившим небеса содрогнуться, Беру произнесла имя бога. Имя, жившее в его сердцевине, связывающее его, распустившее его. Оно не было похоже на имена, которые себе давали смертные, но имя, существовавшее в языке всех, языке, который составлял вселенную, в вибрации и резонансе, громе и свете.

Она произнесла имя бога, но это было и ее имя.

Имя девочки, прощавшейся с сестрой в тени акации. Девочки, нанизывающей бусинки и стекло на нитку, выискивающей красивые вещички в уродливом жестоком мире. Девочке, стоявшей рядом с Гектором в тайном гроте, неспособной скрыть наполнявшую ее сердце любовь, словно выливающаяся за края чаши вода.

Девочке, которая жила, умерла, а потом жила снова.

Имя было ношей, горем и искуплением. Оно было любовью, радостью и добротой. Оно было злостью. Оно было яростью, успокоенной любовью. Оно было надеждой. Воскрешением и перерождением.

И бог ответил ей, окликая, пока их голоса не превратились в один и Беру больше не слышала его, больше не чувствовала его волю отдельно от своей.

Она пропела имя бога, и вселенная ответила.

* * *

Тьму пронзил свет.

Беру чувствовала, как дыхание наполняет легкие. Она встала на ноги и увидела под собой скалу, обожженную и ставшую ярко-белой в узоре многоконечной звезды. Она стояла в ее центре.

У ее ног на земле сидела Эфира, обхватив руками голову и защищаясь.

Беру протянула руку и коснулась ее плеча. Эфира вздрогнула, но потом убрала руки от головы и подняла взгляд на Беру. Ее глаза были полны слез.

– Беру?

– Это я, – подтвердила Беру. – Но и… не я.

– Бог. Он… его нет? – спросила Эфира.

Беру покачала головой:

– Он теперь часть меня.

– Что это значит?

– Что я больше не наврежу тебе. Не сделаю больно. – Она оглядела остальных, замерших на месте и взирающих на нее в ужасе и изумлении. – Никому из вас.

Ее взгляд нашел место, где лежало тело Гектора. Над ним сидели Хассан и Кхепри. Беру подошла к нему, заметив, что Хассан вздрогнул при ее приближении.

Она почувствовала натяжение смертного сердца в груди, почувствовала резкую боль утраты, даже понимая, что она – по крайней мере, ее часть – убила его. Но даже эта боль отличалась от той, которую она испытывала, будучи просто человеком. Она чувствовала, как его эша, священная энергия, которая принадлежала именно Гектору, растворяется в воздухе и возвращается в землю. Возвращается в нее. И на мгновение она увидела, что с ней станет: она обретет новую форму, станет новой жизнью.

Она повернулась к другим. Антон смотрел на нее, и на его бледном лице была написана усталость. Рядом с ним сидел Джуд, полный горя и надежды. Илья осторожно рассматривал Беру. Кхепри смотрела на нее с восхищением и некоторым страхом, но не без искры храбрости, которая всегда задерживалась в ее глазах, словно она готова бросить вызов миру, если понадобится. На лице же Хассана были написаны задумчивость и подозрение.

И наконец Эфира, смотревшая на Беру с любовью. Всегда с любовью.

– Я не та девушка, которую ты хотела спасти, – сказала она Эфире. А потом обратилась к остальным: – Но и не древний бог, которого вы хотели убить. Бог мертв. Как и девушка.

– Тогда что ты такое? – спросил Антон.

Она рассказала им правду.

– Не знаю. – Она больше не была смертной. Но ее смертное сердце продолжало биться. – Но можете быть уверены, я вам не наврежу. Не наврежу людям.

– И как мы можем в это верить? – спросил Хассан.

– Наверное, вам просто нужно поверить.

И она докажет, что заслужила эту веру.

55. Антон

Антон наблюдал, как яркий свет обволакивает Беру или то, что когда-то было ей. Он поднял руку, чтобы прикрыть глаза, и, когда свет погас, ее уже не было.

Долгое мгновение никто не говорил. Единственным звуком был шум моря, разбивавшегося о скалы, и ветра, шумящего в развалинах маяка.

– Мы ему верим? – спросил Хассан, нарушив молчание. – Ей? Что, если она просто завершит то, что начал бог?

Взгляд Антона метнулся к морю. Говорил голос Беру, а не бога. Если сказанное ею была правда, то бог мертв.

– Я верю ей, – твердо сказан Антон.

Эфира была необычайно тиха и просто смотрела на то место, где только что стояла Беру. Кхепри стояла ближе всего к ней и, сделав шаг вперед, нежно положила руку ей на плечо. Эфира вздрогнула от прикосновения.