Читаем И на дерзкий побег полностью

Как оказалось, моряк был мичманом (фамилия Громов), командовал бронекатером. При штурме Бреслау они высаживали десант и поддерживали его огнем с Одера. Когда же крепость пала, загуляли и устроили речной круиз. В результате катер налетел на бетонную опору моста и затонул вместе с мотористом.

— Ну, мне и впаяли семерик. Чтоб служба раем не казалась, — закончил свой рассказ Громов.

— Водка надо пить меньше, — назидательно изрек Василий, прихлопнув ползущую по доске вошь.

— А у тебя что за история? — спросил у него Лосев. — Ты вроде казах?

— Зачем казах? — сделал тот обиженное лицо. — Я удэге[35] с Амура. Слыхал про такой?

— Как же. Доводилось.

— Был охотник-промысловик, жил в тайге. Потом вызвали в район. Начальник сказал, иди на войну. Пошел. Служил снайпером, убил много немцев.

— Так уж и много? — незаметно толкнул Лосева ногой Трибой.

Удэгеец скосил на него глаза, расстегнул карман гимнастерки и протянул майору сложенный в несколько раз газетный лист.

Николай развернул его. На серой, вытертой по сгибам бумаге — чёткий снимок. Василию с двумя орденами на груди и винтовкой на плече жмёт руку генерал. Ниже пара строк, где сообщалось, что командующий пятой гвардейской армией генерал-полковник Жадов поздравляет лучшего снайпера, ефрейтора Василия Узалу с очередной правительственной наградой.

— Не слабо, — аккуратно сложив, вернул.

— Ты случайно не однофамилец Дереу Узалы[36] из книги?

Повесть об этом следопыте, весьма популярную до войны, Лосев читал в школе.

— Зачем однофамилец? Внук, — спрятав в карман газету, застегнул пуговицу.

— Так за что же попал сюда? — снова спросил Лосев.

— Несправедливо, — вздохнул Василий. — Тогда, — ткнул пальцем в карман, — генерал на прощание сказал: «Как только кончится война, солдат, возвращайся домой и бей соболя. Стране нужна пушнина». Я запомнил. После Победы, мал-мал погулял, а потом собрал вещмешок, взял винтовку и отправился на вокзал. Там забрался в какой-то товарняк, идущий на восток, и поехал домой. А утром, на полустанке меня сняла охрана и отвела к начальнику. «Куда едешь?» — спрашивает. «На Амур». «Предъяви документы». Даю солдатскую книжку и эту самую газету. Говорю: «Командующий разрешил». А он: «Не пойдет. Ты, ефрейтор, дезертир». «Какой дезертир? — отвечаю. — У меня три «Славы» и разрешение генерала». «Ну и дурак же ты», — говорит. Вызвал охрану, отправил назад. В части меня уже искали и посадили на губу. Дальше был трибунал, получил семь лет. Теперь вот сижу здесь, — развел руками.

— Да, дела, — сочувственно сказал Лосев.

Разговоры в камере между тем утихали, вскоре вокруг возник храп, по проходу пробежала крыса.

Лежа между сопящими носами Трибоем и моряком, Лосев глядел в темноту сверху. Не спалось. Что его судьба так круто повернётся, не ожидал и проклинал теперь свою излишнюю горячность. Прошёл всю войну, остался жив. Встретил Победу. А тут такое, как в кошмарном сне…

Утром в шесть загремел запор, дневальные унесли параши, а затем второй ходкой доставили завтрак: бачки с чаем и кашей, к ним хлебные пайки и по два куска рафинада.

— Грамм шестьсот будет, — взвесил свою пайку на руке Лосев. — Нормально.

— Семьсот, — уточнил Трибой. — Но ты губы не раскатывай, это на весь день.

— Как на весь?

— Да вот так. Проверено.

После завтрака майор угостил всю компанию папиросами (задымили) и сообщил, у него в мешке имеется ещё курево, а кроме того сало и сухари.

— Лучше приберечь в дорогу, — посоветовавшись, решил коллектив.

Дальше все занялись по интересам.

Василий, достав из своего сидора иголку с ниткой, стащил через голову гимнастерку и принялся зашивать лопнувший на рукаве шов. Громов отправился поискать других флотских, а Лосев с Трибоем, свесив в проход ноги, наблюдали за сокамерниками.

Было их под сотню, различных родов войск. Одни расхаживали по проходу, другие тоже сидели на нарах. У кого была, дымили махоркой, негромко переговариваясь. Имелись и гражданские. Судя по речи — поляки.

Из гуляющих обратил на себя внимание один — рыжий, лет за тридцать, что-то насвистывавший и с руками в карманах. Продефилировав рядом с офицерами, скользнул взглядом по их лицам, а потом вернулся.

— Слышь, командир, — подмигнул Лосеву.

— Давай сыграем на прохаря?[37]

— Не играю. Из блатных?

— Есть немного.

— Где воевал?

— В пехоте. А ты?

— Тоже. Командовал батальоном.

— Случаем не из Москвы?

— Угадал. Жил на Шаболовке.

— Получается, земляки, — блеснул золотой фиксой[38]. — Я с Малой Спасской. — Побазарим?

— Залазь. В ногах правды нету.

Трибой чуть подвинулся — рыжий, ловко подтянувшись на руках, уселся сбоку.

За себя он рассказал, что зовут Павел, кличка Шаман, раньше был вором, а потом завязал. Летом 41-го ушел на фронт.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза