И на Солнце бывает Весна (СИ)

После оплаты я подхватил сумки, и мы пошли к машине. Мама шла рядом и рассматривала длинный, спускающийся к ее широкому ремню на летнем платье чек. То ли искала подвох и проверяла, то ли старалась показать, что сейчас ей не до разговора со мной. А я шел, и почему-то навязчивая мысль не отпускала меня, и я думал, что вот-вот рядом с дурацкой машиной, где торгуют вареной кукурузой, или у прозрачного входа в бутик окажется Таня. Настоящая. Спокойная, задумчивая, и она улыбнется, заметив меня. Но ни в этом грубом мире торговли, ни в бесконечно доступном для всех, как считается, виртуальном пространстве интернета, нельзя было найти теперь точки для нашей встречи.

И снова дятел забил в виске, напоминая простую мысль, что сентябрь наступит то ли через день, или два-три, и, если я совсем не отстал от жизни, то Танины экзамены давным-давно сданы, может даже, еще и до нашей поездки в Богучар, и то, что она недоступна, что-то да значит...

Я положил мамины сумки в багажник, и мы вновь поехали до дома молча. Да, я понимал, что маме есть что сказать, и разговор об отце станет самым тяжелым. И только теперь я понял ее женскую мудрость - она с самого начала не начинала разговор, потому что я был за рулем. В душе она понимала, что если расскажет мне, то я уйду в свои мысли, и тогда под впечатлением не смогу просто быть нормальным водителем. Она знала это, и жалела меня. Но, милая смешная мама, ты ведь не знала, что я все понимал, к этому разговору я готовился всю дорогу, и был так бессвязен и задумчив с самого начала.

Маме было что сказать, но я теперь почему-то и не смел спрашивать. А может, нужно просто доехать и подняться, спросить об этом самого отца, в самом деле!

Я сказал маме, что помогу поднять сумки, а она вдруг стушевалась, ответив, что не надо, вполне может справиться и сама, и я могу уже ехать...

- Отец, наверное, спит-отдыхает сейчас, и я бы хотела тихонько войти, его не разбудить, - нашла она последний аргумент.

- Ну что ж, войдем тихо вдвоем, - ответил тут же я.

Железная дверь, что поет мелодией домофона, открылась и захлопнулась.

- Что с ним? - вновь спросил я, сжимая тянущие ручки сумок, когда мы стояли лицом к лицу в лифте.

- Сереж... Он прошел обследование. У нее опухоль в голове, - на этих словах железные дверцы со скрипом разошлись, и я увидел папу, его улыбку. Он встречал нас радостно в коридоре, но мне стало так плохо, что пошатнулся.

Разувшись, я прошел в зал и рухнул на диван:

- Что с тобой? - спросил отец.

- Ты мне лучше ответить, что с тобой, пап.

- Ты рассказала? - он обернулся к матери.

- А что, не надо было, что ли? - резко вставил я. - Неужели ты думал, что от меня стоит такое скрывать?!

Ему нечего было ответить.

Мама бросила сумки в прихожей, и мы теперь сидели втроем на диване. Я подумал, что вот так, втроем, плечом к плечу, мы не были давно.

- Что врачи говорят? - спросил я.

- Нужна операция, - отвечала мама, отец лишь потупил взор и вздыхал тяжело.

- Когда будут проводить? Есть хоть какая-то конкретика?

- Есть, - вставил отец, и ушел на кухню.

- Сынок, беда, - зашептала мама, - на операцию деньги нужны, большие. Там все серьезно, у нас в наших клиниках такие не проводят, нужно ехать за рубеж.

- И сколько? - спросил я, мама назвала сумму, добавив:

- Не знаю, наверное, квартиру продадим, что нам еще остается.

Я промолчал, не зная, как все это уложить в голове - новость упала на меня, прижав тяжелым черным комком.

- Почему же вы мне не сказали сразу? - спросил я, пытаясь заглянуть матери в глаза, но она не смотрела на меня. - Неужели тогда, в тот день, когда я ушел из дома и стал жить отдельно, мы... стали настолько чужими, что вы решили от меня скрыть!

Я вскочил.

- Сынок! - крикнула мать, но я махнул рукой и пошел на кухню. Отец стоял спиной, у него тряслись руки, и он безуспешно пытался зажечь огонь под чайником.

- Сереж, не надо! - сказал он. - Не говори больше ничего. И так видишь, нам тяжело.

И вновь я смотрел на спину отца, как тогда, в лодке, и все мысли, чувства, что были тогда, вернулись ко мне. И я... просто обнял его. Мы долго стояли, ничего не говоря, папа старался, чтобы я не заметил слез.

- Садись, - наконец сказал я, - давай помогу с чайником.

Наступил вечер, больше к теме болезни и операции не возвращались, будто ее и не было.

- Наверное, я у вас сегодня останусь ночевать, - сказал я, и папа с мамой обрадовались.

Мне разложили диван в зале, и мы лежали с отцом, смотрели программы по кабельному каналу о рыбалке:

- А хорошо мы с тобой тогда порыбачили-то, на лодке, - сказал он.

- Да, - ответил я. - И еще порыбачим.

Мне почему-то представилось, что мы сидим в лодке втроем - я с папой и дядей Геной. Молча держим удочки, а над дымкой поднимается рассвет, становится видным город, купола. И невольно сжались кулаки - неужели возможно такое, что и папа отправиться скоро в тот, иной мир, где нет суеты, вранья и предательства... Дядя Гена ведь давно уже там, сидит, спокойно и тепло глядя на водную гладь. Но нам с тобой, папа, туда еще рано.

И я рассказал отцу все-все про Таню. Сейчас как никогда мне нужен был его совет: