– И чего это я буду преть в шубе, в нашу-то зиму! – и ехали на вещевой рынок за пуховиком. Империю постигла участь, общая для всех империй. Почти не оставили следа в памяти жильцов, по причине краткосрочности пребывания, «Студия кухонь» и «Лига детства».
Последняя, правда, пробудила в жильцах большие надежды, поскольку названием намекала на детский досуг, сродни Дворцу пионеров. Надежды оказались иллюзорными: «Лига» была обычным магазином детских игрушек, и стала причиной многих семейных драм. Бюджет многих семей, имеющих детей, трещал по швам от такого соседства.
Вслед за «Лигой» в пятиэтажку вселилось кафе и обосновалось там прочно и надолго. Несмотря на сопутствующие общепитовскому заведению шум, музыку, инквизиторски терзающие жильцов ароматы кавказской кухни, стихийную парковку под окнами, им пришлось смириться с соседством кафе. Обрушившийся на местных чиновников очередной водопад жалоб результатов не дал. Скорее всего, у чиновников просто выработался иммунитет и притупилось чувство ответственности: кто много шумит, тот мало делает.
– Дал Арам сколько нужно и кому следует, – придерживались скептики прежней версии.
– Нет, – возражали продвинутые оппоненты. – Название правильное. Сами знаете: как корабль назовешь, так он и поплывет.
А назвал Арам свою общепитовскую точку «Впуклый угол», тем самым продемонстрировав уважение к святыням места, где собирался зарабатывать деньги.
Пристрой был не во всю длину здания и образовывал с фасадной стеной с двух сторон углы. Как и в любом регионе, артюховская молодежь была весьма чувствительна к веяниям моды, какой бы области они не касались. Едва народился новый вид живописного искусства – уличная настенная роспись, юные артюховцы принялись его осваивать. Как и все новое, это было хорошо забытое старое.
Корнями это искусство уходило в глубокое прошлое, праматерью его была наскальная живопись. Граффити – на итальянском «царапать». Претерпевая в веках изменения, оно возродилось в настоящем. Старшие поколения помнят, что существовала испокон века и роспись заборная, близкая стилю примитивизма: человечки, вышедшие из огуречиков, котята, являвшие тыловую часть с задранным хвостиком и, большей частью, одиозные надписи из трех и пяти печатных букв. Буквы слагались в непечатные слова. В те, не столь далекие, времена заборная роспись классифицировалась как хулиганство и порицалась. В век нынешний, узаконенная, она получила право на существование.
Юные граффисты (райтеры) несчастливой пятиэтажки, страдая от недостатка площади для творчества, немедленно начали осваивать образовавшиеся, как бы ничейные, углы. Трепещущей рукой самый смелый первый райтер выбрызгал на стену баллончик аэрозольной краски. Под струей рождались причудливые буквы – гибрид готического шрифта и китайских иероглифов, складывавшиеся в судьбоносную надпись – «впуклый угол». Юный художник попал не в бровь, а в глаз, потому как с тех пор дом иначе и не называли. При этом, прославив свой дом, сам художник остался для будущих поколений безымянным.
Вот в этом доме и обитала Наталья Шурманова.
– Пришли! – сказала Зоя Васильевна. – Что дальше? Тьфу ты, пропасть! Ну, прекрати уже!
Людмила Ивановна перестала мурлыкать «А мы с такими рожами возьмем да и припремся…».
– Не дрейфь! – невразумительно ответила она подруге и направила стопы к беседке под двумя тополями. Мощные тополя, надо полагать, были ровесниками дому. Наверно, новоселы высадили их на одном из первых субботников по благоустройству территории. В беседке обнаружились две почтенные дамы, заметно старше Зои и Милы. Дамы грызли подсолнечные семечки, доставая их по очереди из пластмассовой тарелочки, а шелуху складывали в кулек. Судя по всему, они осуществляли надзор за двумя играющими неподалеку в песочнице малышами.
– Доброе утро! – лучезарно улыбнулась Мила.
– Доброе, доброе, – покивали дамы.
– Вы нам не поможете?
– Отчего не помочь, если это в наших силах?
– Вы ведь здесь живете, в этом доме?
– Здесь, а кого вы ищете?
– Нам нужна Шурманова Наталья Павловна. Она учительница.
– Внук или внучка с химией не ладят?
– Да… А откуда вы?.. Ах, ну да!
– Вы не первые! Она репетиторствует, к ней многие ходят.
– Хороший преподаватель?
– Говорят, хороший. Мы пока не знаем, нам рано, – кивнула в сторону песочницы более общительная дама. Менее общительная до сих пор процесса не прерывала – кидала в рот семечки и выплевывала в кулачок шелуху. Видимо, почувствовав укол совести – семечки заметно убыли – она высыпала скопившуюся в кулаке шелуху в кулек и обронила:
– Двадцать четвертая квартира, – и протянула тарелочку соседке.
– Спасибо! – поблагодарила Мила и с некоторым опозданием добавила:
– Приятного аппетита!
– Что дальше? – повторила Зоя Васильевна в подъезде. – На кого ты будешь ссылаться?
У нее по дороге начал побаливать зуб и доставал все сильнее. Она крепилась изо всех сил, но раздражение так и выплескивалось наружу.
– Не дрейфь! – повторилась и Людмила Ивановна и нажала звонок. Она впала в кураж, а в таком состоянии все спорится.