И не оглядываться (СИ)

Странно, но такого нелепого объяснения хватило Северусу, чтобы успокоиться и перестать придумывать разное… нет, он, наверное, всё равно что-то себе там думал, но уже не в таких масштабах, и это было не столь опасно и разрешалось хорошим сексом. К взаимному удовольствию. И Джеймс был уверен, что так оно и будет…

Патронус Сириуса появился на рассвете и почти простонал:

«Пожалуйста».

Собирались Джеймс и Северус быстро и в полной тишине. В этот раз, оставляя спящего Гарри, Северус отправил патронуса Лунатику, чтобы тот присмотрел за ребёнком. Уже поднимаясь по лестнице в квартиру, Джеймс услышал задушенные хрипы. Дверь была распахнута, а в комнате Сириус с совершенно безумным видом держал на руках Агату, укачивая её, как ребёнка. Если бы её тело изредка не сотрясали судороги, Джеймс бы решил, что она умерла, настолько бледной и безжизненной казалась.

Кажется, Северус тоже оценил ужас ситуации, потому что немедленно отправил Вальбурге патронуса с сообщением:

«Нужна помощь. Сейчас будем».

Вальбурга встретила их в прихожей и, взглянув на Сириуса, побледнела:

— Маггла?

— Да.

— Срок?

— Почти…

Она щёлкнула пальцами, призывая какую-то непонятную магию, заставившую воздух дома загудеть набатом. Кричер явился мгновенно и исчез, едва услышав приказ:

— Готовь Ритуальный зал.

Появившийся за её спиной Гамп сразу оценил обстановку и попытался подхватить Агату, чтобы помочь Сириусу. Однако тот лишь сильнее прижал её к себе, отступая к стене:

— Нет!

Гамп понял и кивнул:

— Успокойтесь. Вам нужны силы.

Вальбурга тем временем уже отправила сообщение Малфою с требованием прийти и, наколдовав светящуюся сферу, первой начала спускаться в Ритуальный Зал по истёртым каменным ступеням старинной лестницы.

Малфой нагнал их у самых дверей зала и, почтительно склонив голову, спросил у Гампа:

— Она ещё жива?

— Ещё да…

Кричер уже разжёг огонь в многочисленных факелах и подобострастно смотрел, как Гамп, опустившись на колени, начал заговаривать пентаграмму, отчего она стала наливаться серебряным светом. Вальбурга встала на острие одного из лучей, знаком призывая последовать её примеру. Северус мгновенно занял соседний луч, как и Малфой. Джеймс взглянул под ноги и пошёл по светящейся линии к своему месту. Командовал Гамп, и почему-то сразу стало понятно, что он точно знает, что делать.

— Сириус, встаньте в центр. Положите свою женщину на алтарь и держите за руку.

От Гампа веяло силой и могуществом, и Джеймс почему-то вдруг вспомнил о Неназываемом. Наверняка тот мог так же, недаром за ним пошли… и если бы он, как и Гамп, направлял свою силу на благо… наверное, тогда он был бы жив…

Отругав себя за странные мысли, Джеймс взглянул в центр пентаграммы и обмер. Серебристый рисунок вдруг словно ожил и начал расти прямо из пола, заключая Сириуса и Агату в серебряную клетку. Теперь Джеймсом овладел ужас. Он никогда прежде не участвовал ни в каких ритуалах и совершенно не представлял, чего от них ждать, но интуитивно опасался, потому что во всех книгах, в которые он совал нос из праздного любопытства, говорилось о том, что главной движущей силой процесса является чистое намерение. Помнится, они ещё когда-то с Сириусом до хрипоты спорили про эту самую чистоту… как сглазили…

Гамп встал на острие оставшегося пустым луча пентаграммы и, взмахнув палочкой, стал напоминать дирижера. Слов не было, но почему-то в какой-то момент Джеймсу немыслимо захотелось раскинуть руки, и, повинуясь порыву, он заметил, что все поступили так же. Все стоящие в пентаграмме словно взялись за руки, замыкая круг, отчего серебристая клетка завибрировала, начиная звучать.

Зал наполнили звуки мелодии, которая становилась всё тревожней и страшнее, и Джеймс увидел, как Сириус опустился на колени у алтаря, склоняя голову. И тогда Агата закричала. Страшно, дико, безумно… Хотелось броситься к ней и чем-то помочь, а если нет, то хотя бы зажать уши и бежать прочь, только чтобы не слышать этого крика. Но Джеймс стоял, понимая, что всё, что он может сделать, это только держать круг, отдавая свою силу. Сириусу было труднее всего — казалось, что он разрывается от собственной беспомощности… и почему нельзя по своей воле взять чью-то боль… а ещё лучше — разделить на всех!

Лицо Гампа стало похоже на восковую маску, но он не переставал что-то бормотать одними губами, явно понимая происходящее и пытаясь его контролировать. Когда белоснежный алтарный камень начал краснеть от крови, Джеймс зажмурился, не в силах вынести зрелища чужих мук. Теперь он мог только слышать пронзительную мелодию, гулкие удары своего сердца и отчаянный крик, полный боли. Казалось, это не кончится никогда.