И не осталось никого

— «Карлик, ты помнишь, как мы снимали ролик об этом стиральном порошке? Там, где ребята играют в регби и приносят любящим женам зеленые от травы футболки? Но они во время игры не падали на траву, правда? Это были актеры. Мы для них раскладывали матрасы. Они падали на матрасы! Вот она, хитрожопая телевизионная Америка! Но мой вопрос к ТЕБЕ, ОРУДИЕ ОБМАНА, такой: когда капитан Мердок бросает свои гранаты в ПЛОХИХ РЕБЯТ, а ПЛОХИХ РЕБЯТ подбрасывает вверх, у этих ПЛОХИХ РЕБЯТ тоже подстелены матрасы? Скажи мне, ОРУДИЕ ОБМАНА, если граната разорвется, а матраса НИГДЕ ПОБЛИЗОСТИ нет, то им не будет больно?»

Когда этот е-мейл был разослан, мы решили, что Том просто подшучивает над своим старым дружком Карликом. Но убедить в этом Амбер, ясное дело, было невозможно. Она снова вернулась к этой дури и продолжала настаивать на своем. И в конечном итоге нам пришлось — хотя и неохотно — согласиться, что разница в интонациях этих двух е-мейлов указывает: у Тома Моты выдаются как хорошие, так и плохие часы.

Узнав об изменениях в проекте, Женевьева вышла из офиса и пошла по Мичиган-авеню в «Бордерс»[74], где купила несколько книг. Она дошла до половины книги воспоминаний женщины, перенесшей рак груди, когда ее прервал Джо.

— Привет, — сказал он, постучав в открытую дверь.

— Нет, это чтиво уж слишком эмоционально, — покачала головой Женевьева. — Хватит читать.

Она отложила книгу и, разгладив лицо, провела пальцами под глазами, чтобы вытереть слезы.

— Ох, господи, — сказала она, набрав в грудь воздуха, и тяжело вздохнула. — Должна вам сказать, Джо: читать про процесс умирания — мука мученическая. Вы что-то хотели?

— Нет, — ответил Джо, оставаясь в дверях. — Нет, просто хотел убедиться, что вы понимаете задачу.

Они были одной командой, Джо и Женевьева, копирайтер и художник, и они работали в большем согласии, чем остальные команды.

— По-моему, понимаю, — откликнулась она. — Хотя, если говорить откровенно, не могу себе представить, что тут можно придумать.

Джо вошел и сел напротив.

— Почему?

— Ну вот читаю я это, так? — начала Женевьева, поднимая книжку и снова кладя ее на стол. — И все это в основном очень грустно. Паника, страх, боль, много бравады. Капелька слез. Все в семье ведут себя замечательно. Брат женщины бросает работу, чтобы ухаживать за сестрой. Он святой. Женщина героиня. Потому что ее преследуют одни несчастья. Но время от времени подпускается немного юмора. Без этого, уж вы мне поверьте, можно помереть, читая эту книгу.

— Ну вот, скажем, приходит ее брат. А женщина только что, двумя страницами ранее, узнала, что ее рак не поддается воздействию лекарств. И тут входит ее брат — он выбрил голову наголо, чтобы не одна она в доме была лысой. Он приходит в большом, растрепанном светловолосом парике, и она умирает от смеха — такой у него потешный вид. И вы тоже умираете — это такое облегчение. Но в промежутках между смехом она, конечно, рыдает оттого, что так сильно его любит, как он добр с ней, то есть ведь он ей только брат, черт побери. Он же не должен… не должен… о господи, вот я опять — Женевьева провела пальцами по глазам и испустила тяжелый вздох, — Я только хочу сказать, — добавила она, энергично вытаскивая салфетку из коробочки на столе, — что, когда речь идет о раке, смешного вообще-то очень мало. А если что и смешно, то всего лишь в общем печальном контексте. Но как мы можем это сделать, используя стоковую фотографию и текст в десяток слов?

Джо откинулся к спинке стула.

— Да, — сказал он. — Согласен.

— Согласны?

Ни у кого и в мыслях не было, что Джо Поуп может о чем-то сказать «трудно», потому что если дело касалось рекламы, то тут он был мастером на все руки.

— Между нами. — Он понизил голос. — Вам это задание не кажется немного странным?

Важно было то, что это немного странное задание поручено нам и другого у нас не имелось. К концу дня Женевьева закончила чтение воспоминаний, а Ханк Ниари, прилежно просматривавший интернетовские сайты, мог выдавать себя чуть ли не за практикующего онколога. Бенни Шассбургер выбрал другой подход. Он нашел в архиве фотографию красивой женщины, возлежащей на красном бильярдном столе. Он поработал над картинкой в «фотошопе», накрыв ее груди хирургическими масками. Ему казалось, что выдуман блестящий образ. Больная раком помрет от смеха, если придумать правильный заголовок. Через два часа Бенни выбросил этот блестящий образ на помойку, куда отправлялись плохие идеи, и переместился в кофе-бар, чтобы выпить чашечку послеполуденного латте.

Джим Джеккерс принялся названивать по телефону. Напуганный чистой страницей и обделенный вдохновением, он мог рассчитывать только на воображение других людей. Он дозвонился до своей матушки, библиотекаря, поймав ее за стойкой выдачи книг в Вудриджской публичной библиотеке, где она работала.

— Вот, скажем, у тебя рак груди…

— Господи, Джим, — прошептала та, — пожалуйста, давай даже мысль такую не будем допускать.