И не осталось никого

Матушка быстро переменила тему, спросив его, что он ел на обед. Его мать была чувствительной и суеверной женщиной, верившей, что даже случайное упоминание болезни — это патологическое заигрывание со смертью, которое может привести к несчастью, вызвать злых духов, а потому таких вещей следует избегать всеми способами. Он должен был сто раз подумать, прежде чем звонить ей с этим.

— Ну, скажем, у тебя обнаружили рак груди, — настаивал Джим, позвонив после этого отцу. — Что тут может быть забавного? Как бы ты хотел, чтобы тебя взбодрили?

Его отец подумал немного, а потом сказал:

— Ты мне звонишь с вопросом о сценарии, в котором у меня рак груди, и спрашиваешь, что в этом забавного. — Вот тебе и забавное.

— Нет, я серьезно, па, — продолжал наседать на него Джим. — Что забавного в раке груди?

— Забавного? Сынок, — наставительно сказал отец, — забавного тут очень мало.

Джим попытался объяснить отцу суть проекта, но его описание свелось к несвязному резюме измененного задания и закончилось словами о том, что он еще перезвонит и сообщит некоторые детали.

— У меня такое ощущение, что тебе нужно хорошенько разобраться, что там у вас происходит, — сказал отец.

— Понимаешь, это такое трудное задание.

— Поговори со своим двоюродным дедушкой, — предложил отец. — Я думаю, он хороший источник.

Всем было известно, что своими революционными идеями Джим был обязан двоюродному дедушке Максу, который жил на ферме в Айове. По словам Джима, на ферме деда заправляли мексиканцы, а он проводил дни в подвале дома, реконструируя из всякого металлолома старый железнодорожный вагон, — единственное занятие, к которому он проявлял какой-то интерес после смерти жены. Дедушка посещал старые вагоноремонтные мастерские, где приобретал запасные части. Когда кто-то на семейном сборе спросил, зачем он это делает, дед ответил, что после его смерти никто не сможет вытащить вагон из подвала. Когда кто-то заметил, что вагон можно будет вытащить, разобрав, то есть используя процесс, обратный реконструированию, дедушка Макс заявил, что ни один из живых Джеккерсов не способен на сколько-нибудь серьезный труд. Представляя себе этого желчного старика-фермера, погруженного в свое безумное занятие, потерявшего себя в одиночестве и скорби, мы, вероятно, смеялись слишком уж издевательски, и Джим вставал на защиту необычного хобби деда.

— Ну и что? — говорил он. — Это вроде «лего» для взрослых.

От этого мы смеялись еще сильнее.

— Он потерял жену, — говорил Джим.

Джим как-то раз с таким неистовством искал вдохновения, что, исчерпав обычный список, в отчаянии позвонил двоюродному деду Максу.

— Ну вот, представь, — начал он, — что ты покупаешь себе новую машину…

Макс туг же оборвал его.

— Я вот уже тридцать пять лет не покупал новых машин.

Джим сразу же понял, что Макс не из тех людей, что держат руку на пульсе потребления. Джим терпеливо попытался объяснить задачу. Когда люди покупают новую машину, сказал он, они обычно подбирают ее под свой имидж. Джим хотел узнать у Макса, как бы Макс позиционировал себя, покупая новый картридж для струйного принтера.

— Картридж для струйного принтера?

— Ну да, — сказал Джим. — Принтера для печати.

— Гм-гм-м, — закашлялся Макс.

У Джима тогда был клиент, который хотел, чтобы покупатель чувствовал себя героем, покупая картриджи. Нам постоянно напоминали, что мы должны вложить в голову потенциальному покупателю идею о героических возможностях, открывающихся перед человеком, использующим картридж для струйного принтера.

— Я хочу увидеть себя Шекспиром, — произнес Макс, — Но я все равно не понимаю, о чем тут речь.

Шекспир, подумал Джим. Шекспир. Что ж, неплохо.

— Это для одного нашего клиента, — объяснил он. — Они изготавливают струйные принтеры и картриджи к ним и всякое такое. Я пытаюсь придумать рекламу, чтобы, увидев ее, захотелось купить именно наш картридж, потому что такая покупка заставляет покупателя чувствовать себя героем. Может, ты мне скажешь еще что-нибудь о твоем желании чувствовать себя Шекспиром?

— Значит, ты пытаешься продать картриджи к струйным принтерам?

— Именно.

Еще одна долгая пауза.

— У тебя есть ручка? — спросил его двоюродный дедушка и потом начал цитировать: — «Это было самое прекрасное время, это было самое злосчастное время, век мудрости, век безумия, дни веры, дни безверия…»

Джим схватил ручку. Он старался успеть за двоюродным дедом. В какой-то момент Макс прекратил цитировать и сказал Джиму, что тут строки должны терять четкость, сначала незаметно, а потом — исчезать полностью. После этого он предложил заголовок: «Великому писателю нужен великий картридж». Маленьким шрифтом можно было объяснить, что если бы в те времена использовались картриджи для струйных принтеров, то всей истории литературы грозила бы опасность, если бы вы пользовались дешевыми картриджами.