И не только о нем...

Гершуни не откладывая познакомился с названным мною знакомым, они провели вместе около трех часов, очевидно, Миша внушил доверие, вернулись, бросилась в глаза перемена, происшедшая в Мише, он был напряженным и, как мне казалось, одухотворенным. «Все, что вы услышите сейчас, — сказал мне Гершуни, — должно быть в абсолютной тайне. Если бы вы даже были арестованы, вы обязаны молчать, никаких показаний». Замирая, я кивнул. «Итак, — продолжал он, — Михаил найдет квартиру в городе, здесь и будет тайная явка. В эту квартиру контрабандисты будут привозить нелегальную литературу, книги, брошюры, газеты, воззвания, печатающиеся за границей». Затем все это надо будет направлять дальше, по указанным им, Гершуни, адресам. «Вы, Борис, будете служить явкой для приезжающих в Каменец-Подольск подпольщиков, так как квартира вашей семьи вне подозрений. Любой приезжающий, явившись к вам, должен произнести пароль, только после этого можно начать разговор. Пароль: «Поклон вам от Дмитрия, он жив и здоров». Вы будете получать письма. Содержание на вид вполне невинное, а существенная часть написана химическими чернилами, которые надо будет немедленно проявить. Сейчас я вам покажу, как надо проявлять письма над керосиновой лампой». И взял книжку с ночного столика. Это был Пушкин, с которым я никогда не расставался. Раскрыл томик, на первой странице прочел вслух надпись: «Награда первой степени ученику VI класса Б. И. Збарскому за отличное поведение и успехи в знаниях при переходе из VI в VII класс». Улыбнувшись, заметил: «Эге, да вы к тому же и отличный ученик. Тем более вы достойны посвящения в рыцари революции. Итак, смотрите. Техника шифра весьма простая: числитель — это строка стихотворения, знаменатель — буква от начала строки. Вот и все». — «Какое же стихотворение будет у нас для шифра?» — спросил я его. «Я вам скажу потом», — ответил он и снова испытующе окинул меня взглядом… Вынул из кармана бумажник. Повернулся к Мише. «Вот вам двести рублей на расходы. Идите, вас ждут дела». Миша ушел, и тогда Гершуни сказал, что нашим шифром будет пушкинская «Полтава», и тут же предложил мне расшифровать из нее фразу. Я выполнил задание быстро и аккуратно, он был доволен. «Куда же я буду вам писать?» — «Писать вы не будете, мои письма будут содержать лишь зашифрованные адреса, по которым нужно будет отправлять литературу, а также количество ее пудов». Здесь я впервые узнал, что книги можно расценивать на пуды. Он обещал вскоре быть в Каменец-Подольске и распрощался.

На деньги, полученные от Гершуни, мы сняли конспиративную квартиру.

…Со времени встречи с Григорием Андреевичем все мои мысли были сосредоточены на предстоящей революционной деятельности. Я перестал ходить на балы, на танцы, которыми увлекалась тогда каменец-подольская молодежь. Написал письмо моему приятелю, студенту, учившемуся в Киеве, и по моей просьбе он прислал мне длинный список книг, которые мне следует прочесть. Тут были Михайловский и Белинский, Писарев и Мачтет, Короленко и Горький. Я записался в городскую библиотеку и вечерами и ночами жадно глотал одну книгу за другой. Утром, уходя в гимназию, набивал свой ранец книгами и во время уроков, прячась за спинами сидящих впереди гимназистов, украдкой читал, читал, читал…

Гимназия стала вызывать у меня такое отвращение, что, уже приближаясь к ней, я чувствовал настоящую тошноту. И какой же неслыханной радостью стал для меня первый транспорт нелегальной литературы. Наша конспиративная квартирка была полна тюками литературы, печатавшейся за рубежом, были тут и газеты «Революционная Россия», и книжки «Вестника Народной воли», и «Андрей Кожухов» Степняка-Кравчинского, и его же «Домик на Волге», и другие издания эмигрантского подполья. Стоит ли говорить вам, с каким буквально религиозным чувством брал я в руки эти священные для меня книги! Я был в восторге от самого факта, от сознания, что вот передо мной лежат запрещенные, противоправительственные, подпольные издания.

Тщательно занавесив окна, мы с Мишей начали раскладывать пачками доставленную нам литературу. Уложили все по диванам, я взял по одному экземпляру всех изданий, пошел домой, тут же бросился читать… Открылся неведомый дотоле мир, я почувствовал, что становлюсь взрослым и что мне доверена величайшая тайна. Часть книг и газет я дал хранить Фанни, для этого под ее кроватью будет запиравшийся на замок сундук. «Где ты все это взял?» — спросила меня Фанни. Я не открыл ей тайну, сказал лишь, что давать для прочтения книги имеем право только надежным людям. И она, и я ночами жадно продолжали читать, я настолько был одержим этим запрещенным чтением, что поражался, когда выходил на улицу и видел, что все кругом, оказывается, идет по-старому, магазины открыты, на перекрестках городовые, чиновники идут со службы, из окон трактиров доносятся удары бильярдных шаров, гимназисты гуляют с гимназистками, и даже музыка духового оркестра играет, как всегда, в городском саду…