И небеса пронзит комета

Очень смешно, но сценарий «Золушка» для меня, в общем, исполнился. Не могу сказать, что Он был прекрасен. Но и чудовищем тоже не был. Мужик как мужик, из этих, новых «хозяев жизни», да еще и с хорошими корнями, из респектабельной семьи, для которых обеспеченность – это что-то само собой разумеющееся. И я даже не могу сказать, что я его придумывала, наделяя какими-то сказочно прекрасными качествами. Тоже нет. Прекрасен, сказочно прекрасен был сам сюжет: Золушка и Принц. До сих пор ума не приложу, какой такой каприз сподвигнул Принца начать игру в строительство семьи. Хотя какой там семьи! Думаю, ему нравилось чувствовать себя вельможей, облагодетельствовавшим нищенку. А я, разумеется, глядела на него как на благодетеля (что при моем довольно едком характере удивительно). Нет, разумеется, никакого официального брака не было, да я и не рассчитывала. Когда родился Петр, «благодетель» то ли перестал чувствовать себя центром моей вселенной, то ли ему попросту надоела эта игра – и он вышвырнул нас на улицу, пообещав на прощание, что я никогда не смогу вернуться к «нормальной» жизни.

Уж не знаю, что он имел в виду. Жизнь на улице не была для меня внове и потому не особо пугала. Я просто вернулась к тому, с чего начинала. Правда, с ребенком на руках и разбитой сказкой в сердце. Но приютские дети не приучены скулить. Они приучены полагаться только на себя. Я, привыкшая выкарабкиваться из любых обстоятельств, отнеслась к жизненному повороту вполне стоически. Так человек, бредущий по трудной дороге, радуется неожиданно пойманной попутке, но не слишком огорчается, когда приходится ее покинуть. Попутка и есть попутка. До цели она не довезет. Помогла быстрее и комфортнее преодолеть какой-то участок пути – и спасибо. Потом вылезаешь и снова идешь пешком. Так что впадать в отчаяние и рыдать о сломанной жизни у меня и мысли не было. Да и какое может быть отчаяние, если у меня теперь был Петр. Да, ребенок на руках создает невероятное количество трудностей, хотя бы потому, что сильно связывает эти самые руки. Но в то же время существование ребенка дает невероятные же силы – потому что теперь у жизни есть смысл!

Первоначальные тяготы (ох, даже вспоминать не хочется) как-то одолелись, все более-менее устроилось: Петр оказался в интернате, а я вернулась к доступным способам заработка – уборщицей, консьержем, дворником и тому подобное. Да, приютским не светят оксфорды и гарварды, их не ждут министерские кресла, зато приютские неприхотливы и не боятся «грязной» работы. Хотя Петру я надеюсь (со всей доступной мне страстью) дать действительно хорошее образование. Он у меня очень умный мальчик, все учителя это отмечают. Сообразительнее, а главное – собраннее и упорнее сверстников. Упорство у него – от меня. Но своей судьбы я для него, повторяю, не хочу. В погоне за лишним центом я нередко меняю работу, часто работаю сразу в нескольких местах, экономлю, ютясь по съемным углам с «понаехавшими» гастарбайтершами, и откладываю каждую крошечку. Что ж, за последние одиннадцать лет удалось собрать уже довольно много, если не грянет каких-нибудь катаклизмов, мой Петр будет учиться в университете. Сейчас его очень хвалит преподаватель программирования, говорит, что мой сын – настоящий талант в этой области.

Я опять заглядываю в приоткрытую дверь класса и любуюсь им. Сидя на первой парте – невысокий, горбоносый, с коротким ежиком жестких светлых волос, – он, не отвлекаясь ни на миг, жадно ловит каждое слово учительницы. Судя по тому, как он хмурится, не просто слушает, а сосредоточенно обдумывает услышанное. Это хорошо. Очень хорошо. Старательность и упорство – это мое, этим я сумела его наделить. Наделила бы и большим, но, увы, нечем: все, что у меня есть, – это мои не боящиеся никакой работы руки. И Петр.

Телефон. Я отступаю от двери, успев заметить, как встрепенулся мой сын: услышал знакомый рингтон (вряд ли кто-то еще в этом городе пользуется настолько древним аппаратом) и понял, что я рядом.

Чтобы не мешать занятиям, отхожу подальше, в конец коридора.

– Добрый день. – Мужской голос в трубке звучит мягко и очень устало. – Я по объявлению.

– По которому?

– По поводу домработницы. – Мужчина говорит словно бы не совсем уверенно.

– Да, понятно. Вы хотите предложить мне место?

– Ну… да. – Неуверенность не пропала, наоборот, усилилась, вот странно. – Вы… вы могли бы подъехать на собеседование?

– Называйте время и адрес. Но предупреждаю: сумма в объявлении – нижний порог оплаты.

– Это неважно, – бормочет мужчина. – сумма устраивает. Хотелось бы обсудить… подробности нашего сотрудничества.

Ах вон оно что! Значит, домработница с «расширенными» обязанностями. Ну, интим так интим, вздыхаю про себя. От меня не убудет. Зато ставку сразу можно поднимать.

– Когда к вам подъехать?

Мой собеседник, видимо, переключается в «безмолвный» режим, чтобы с кем-то там посоветоваться – трубка молчит почти минуту.

– Сегодня в восемь вечера… вы могли бы? – спрашивает он наконец.

– Да, разумеется. Диктуйте адрес.