…И непоколебимая тишина при дыхании нечистых ветров

«Замок на дачной калитке, похоже, сковырнули монтировкой. В домик ворвались змееносцы – спортивного образца организмы (по слову Ивана Ефремова). Замелькали нашивки с символом сжатого кулака. Я попытался вырваться, но меня повалили и прижали к полу. Перед глазами – ступни в чёрных полуботинках. Слышал вокруг себя не только топот человеческих ног, но и топот копыт татей невидимых. В свете лампад мелькнула спица с заострённым концом. Я имел в себе трепет страха, но не было ощущения, что лишаюсь помощи Божьей, хотя никто не думал отводить от моего глаза конец блестящей спицы. Скоблёное рыло надо мной осклабилось.

– Добро пожаловать в Божественный мрак! – было произнесено тоном лицемерной добродетели. Пропускаю злейшее из сказанного, ибо говоривший поиздевался словами прежде, чем задрать мне веко. Резкая боль в глазу, и голова стала неметь. Ослепили и другой глаз. Палач победно хмыкнул. Удерживающие меня руки ослабли, мучающее и давящее отступило. Топот ног, вздохнула и заплакала калитка. Подумал о тебе: «Только бы ты не вернулась, пока они ещё здесь». И застонал. Не от боли – от навалившейся неопределённости. Стон не принёс облегчения. Глаза жгло».

* * *

«Ты вышла из автобуса, бросила взгляд на сиреневый закат, вошла в темноту лесополосы. Сорока с высокого дерева видела, как посреди тишины женщина в сиреневом плаще поднялась на железнодорожную насыпь. Сорока застрекотала, предупреждая об опасности. Серебряный конус рельсов, пронизав темноту лесополос, тревожно упирался в ещё сиреневое внизу небо, на которое давила тёмная синь облаков. Казалось, земля там, у горизонта, обрывается в пустоту… Что-то неладно!.. что-то!.. Нечестивые уже приложили стрелу к тетиве. Дачным посёлком шла быстро, почти бежала, дорога спускалась под гору. Бледная луна поспешала за тобой… Сперва ты услышала шум как бы от многолюдного народа – тело твоё оцепенело. Возле дачи, на которой скрывались, стояли две чёрные машины. Из калитки размытые сумерками один за другим выходили спортивного образца организмы. Преданное твоё сердце подсказало: произошло нечто поразительно-жестокое. На выходящих лежала печать греха. Грех не неведения лежал на них, а грех злой и порочной воли. Коренастые фигуры шли так, будто с трудом отлипали от своих лунных теней. Все улыбались, выражая веселье. Спортивные образцы неторопливо уселись в машины, поочерёдно захлопнулись дверцы. Внедорожники сорвались с места. Тяжёлые гости уехали, но не исчезло их размытое нечистое присутствие. Ты проскользнула вдоль светлой стены дачного домика, взлетела на крыльцо. Дверь отворила робко. Увидела меня на полу в телесном страдании, присела рядом. Оглядев меня, немного успокоилась, ибо решила, что я не потерпел лютого истязания. Помогла мне подняться и усадила на диван.

– Они ослепили меня.

Ты горько заплакала. Целый Иордан слёз! Ты плакала, обнимая мою голову.

– Их послали те, кто не верит в несказанный Свет, – заговорила ты сквозь слёзы, – не верит и не хочет верить, но знает о нём всё, что может знать о нём человек, не видевший его сам… Отцы учат, что мы, православные, должны побеждать, не истребляя своих противников, – побеждать пока не получается. В этом мире это почти невозможно.

– Чувствуют свою безнаказанность…

– Но и здесь Господь может нас сделать непобедимыми для всякой брани. – Эти твои слова отмечены были долгим молчанием. Безотрадное настоящее и неопределённое будущее, казалось, перестало волновать нас.

Медленно поднимались дачным посёлком. Ты вела меня за руку. Был уже тот час ночи, когда на дороге отсутствует движение. В ночной тишине – только молчание. На остановке в телефонной будке ты долго объясняла диспетчеру скорой помощи, что случилось и куда надо приехать.

– …да-да, от железнодорожного переезда четвёртая остановка!.. пока нет никаких названий…

Скорую помощь прождали долго.

– …я буду держаться за тебя и помогать тебе…

– Единственное, чего я боюсь, это оказаться внутри программы, – сказал я.

– Нет!.. нет, нет, нет, – заверяла ты. – Нет!

– И эти твои слова могут быть заложены в программу.

– Нет же! – плача, уверяла ты. – Нет! – И продолжала меня успокаивать: – Мы будем служить Литургию. Ты знаешь её наизусть. – Ты торопилась языком: – Будничные службы на седмице попроще… я буду помогать тебе на клиросе как псаломщица, как и помогала… буду печь просфоры, как и пекла, только оттиски на них буду стараться делать более чёткими, чтобы ты мог увидеть их пальцами.

Я кивал на твои слова.

– И всё у нас будет так же, как и было… ещё лучше!.. быть может, и тебя Господь сподобит увидеть несказанный Свет.

Жить придётся не «тамо», а здесь (!) Не «тамо» жить душе, где она светом Божьим удерживается, а в чувственном мраке. Не в том мраке, которым полон несказанный Свет, который выше солнечного сияния, а во мраке чувственного мира.