И нет счастливее судьбы: Повесть о Я. М. Свердлове

Опытный жандармский блюститель порядка Виссарионов, любимец высших чинов Министерства внутренних дел, требовал ареста Свердлова с особым усердием: он, видите ли, знает этого хитреца уже более десяти лет, ещё в Нижнем, будучи следователем, допрашивал притворщика. Свердлов, тогда ещё мальчишка, вёл себя самоуверенно: знать не знаю и ведать не ведаю... Юноша умел заметать за собой следы: даже он, Виссарионов, не мог их отыскать. Хотя для пущей важности пришлось подержать его в тюрьме, всё-таки доказать виновность тогда не удалось. Виссарионов в душе себе признавался, что и сам поверил тогда в его невиновность — пошалил мальчишка, с кем не бывает. С годами сие проходит. Пройдёт и у него. Ох, если бы знать, какая фигура, какая яркая и опасная личность вырастет из сына нижегородского гравёра. «Уж не с уважением ли я к нему отношусь?» — внутренне потешался над собой Виссарионов.

Так или иначе, Виссарионов настаивал на аресте Свердлова, и Белецкий понимал, что он прав. С приездом Андрея Уральского в Петербург дела большевиков значительно улучшились, их победы над меньшевиками среди рабочих стали всё больше и явственнее. А Малиновский... Что ж, нужно их разлучить и произвести арест на квартире другого депутата. Свердлов живёт у Самойлова? Великолепно. Там и взять...

Ростовцев давно предупреждал Якова Михайловича о слежке. Свердлов благодарил Григория, но, как всегда, был настроен оптимистично: работать-то нужно! Связные приносили ему материалы из «Правды», из Петербургского комитета, обеспечивали по мере возможности всем необходимым.

Была среди связных и сестрёнка Сара. Она жила в Питере, после того как в Саратове закончила акушерские курсы — в этом ей помогла, конечно, Софья... Милая, добрая Софья. Она никому не отказывала в помощи. И Якову доводилось пользоваться её гостеприимством, когда, сбежав из ссылки, вдруг являлся к ним «подкормиться да отоспаться». Подружилась Софья с Клавдией Тимофеевной, признав в ней не только преданного друга Яши, но и интересного, умного собеседника.

У младшей сестры Сары жизнь складывалась менее удачно. Яков знал причину: не угасла в ней первая и несостоявшаяся любовь — он умер в тюрьме. Никому ни слова не говорила о своём горе, только самые близкие люди знали, точнее, догадывались и молча переживали за неё. Милая сестрёнка. Добрая и сердечная. В дни, когда Яков был в Питере, она помогала ему, чем могла, не считаясь ни со временем, ни с опасностью. Появиться в редакции «Правды», отнести материал Якову и не привести за собой «хвоста» было нелегко...

Сигнал опасности подал дворник. Он пришёл на квартиру Самойлова явно расстроенный. Было видно, что ему нужно что-то спросить, о чём-то предупредить, но он не знает, как это сделать. Самойлов, почуяв неладное, сам начал разговор:

— Вы чем-то обеспокоены?

— Есть немного.

— Но думаю, что это не очень серьёзно. Ни вашему здоровью, ни свободе, ни работе не повредит.

— Насчёт здоровья не жалуюсь, а вот насчёт работы... Как сказать... А для меня работа — и жалованье, и жильё.

— Так кто же угрожает вашей работе?

— Вы. Вы, господин депутат.

— Я? Каким образом?

— Сказывают, непрописанное лицо содержите.

— Ну, бросьте.

— Да мне-то что. Только Филька по двору нашему бродит. Знаю я его давно. Не одного вашего брата он выследил.

— Меня это не касается.

— Может, и так, да только ежели полиция нагрянет...

— Не имеет права.

Дворник презрительно ухмыльнулся:

— «Права»! Скажете тоже... Так, если она наскочит, и вам и мне несдобровать. Мне-то вроде и не за что...

Самойлов, как мог, успокоил дворника.

...Филёр, тот самый Филька, не покидал двора ни на минуту. Уже опустилась на Пески ранняя зимняя мгла, а он бродил, уткнув нос в воротник, и только глаза его шарили по двору.

— Закурим, дед? — спросил Ростовцев.

— Какой я тебе дед? — обиделся филёр. — Ишь, внучек отыскался.

— Ладно, не обижайся. Вышел я покурить, да тоска одному. Мороз такой, что добрый хозяин собаку на улицу не выгонит.

— Это верно... Холодно-о-о, — пританцовывая, протянул Филька.

Из двери вышли несколько человек и стеной двинулись в сторону забора. За их спинами шёл Свердлов.

— Давай, — шепнул ему Петровский.

Яков мигом перемахнул через забор. Лёгкий треск и звук прыжка по ту сторону забора привлекли внимание шпика. Увидев людей, он рванулся к ним.

— Куда же ты, братец? — пытался удержать его Ростовцев, но тот и слушать не пожелал. Внимательно всматривался он в лица — все знакомые... А этот где, в пенсне, с бородкой? Не видать...

Там, за забором, послышались звуки отъезжающего экипажа: застучала копытами лошадь, заскрипели полозья саней.

Когда все собрались на квартире Малиновских, Свердлов заметил, что Петровский взволнован. Конечно, пока опасность миновала, но надолго ли? Не установлена ли такая же слежка за всеми квартирами большевиков-депутатов? И Яков Михайлович решил: в этих «неприкосновенных» жилищах оставаться более не следует.

Вьюжный февраль 1913 года. Лютовали морозы. Пронзительная северная стужа причудливо разрисовала окна, оседала холодным утренним туманом, сжимала до предела и без того короткий зимний день.