И нет счастливее судьбы: Повесть о Я. М. Свердлове

Его арестовывали уже много раз — и в Нижнем, и в Перми, и в Москве, и в Питере. И всё-таки этот арест был особенно печальным. Только-только наладилась (да и то ещё не совсем) работа «Правды», только-только встретился с семьёй... Маленький Андрей никак не мог понять, чего нужно этим сердитым, злым дядям с блестящими пуговицами и шнурами на шинелях. Всех троих забрали: Свердлова в «Кресты», а Клавдию с сынишкой — в дом предварительного заключения. Уже потом узнал Яков Михайлович, что газета «Правда» с гневом и болью рассказала о вторжении полиции в квартиру «неприкосновенного» депутата, а затем и сам Петровский напечатал в «Правде» статью «К товарищам рабочим». «Закон о депутатской неприкосновенности оказался весьма прикосновенным», — писал он.

Несколько лет спустя, в Туруханском крае, куда были сосланы большевистские депутаты, Григорий Иванович рассказывал Свердлову, какой скандал разразился в Государственной думе, когда к протесту большевиков присоединились ещё 73 голоса.

Узнал позже Яков Михайлович и то, что он едва не лишился сына. Андрейка тяжело заболел дизентерией, и на свободу Клавдия Тимофеевна вышла с умирающим ребёнком. Всё та же семья Петровских, всегда отзывчивая Сара и одна из замечательнейших женщин-большевичек, врач Вера Михайловна Бонч-Бруевич, буквально спасли его от смерти. Они вместе с Клавдией Тимофеевной и Домной Федотовной не отходили от постели мальчика.

19 января 1914 года, 2 часа утра.

«Милая моя деточка!.. Очень хорошо, что Адик немного отвыкает от твоего неизбежного присутствия при каждом его шаге. К этому необходимо было давно его приучить. Мешали условия. Теперь стало возможно. Это очень хорошо. Что же это с нашей дочуркой? Ты и представить не можешь, как сильно хочется видеть деток. Такая острая, острая боль щемящая. Адькина карточка предо мною на столе. Тут же и ты. Смотрю, смотрю часами, закрою глаза, пробую представить Веруньку. Почти не удаётся. Думаю до боли в голове. Глаза делаются влажными, готов разрыдаться. Милые, милые, славные мои деточки... Эх, Кадя, Кадя! Родная моя, любимая... Как-то сложится наша дальнейшая жизнь. Я знаю глубину и силу своей любви. Прошёл через большое испытание, сохранив нетронутым чувство. Больше того, оно могло бы, быть может, поколебаться на минуту, но не было колебаний... Помнишь мои слова при нашем последнем минутном свидании? В прошлом письме я начал писать кое-что о личных отношениях вообще. Не кончил, ибо разнервничался. Не помню точно, что именно писал. Помню, что полностью не развил своей точки зрения. Надеюсь вернуться к ней и выяснить подробнее, здесь попробую изложить очень кратко, не развивая выставляемых положений. Нет ни подходящего настроения, ни времени. Доходит к 4-м, а я встаю обычно теперь в 8—8½... Никогда один человек не удовлетворяет и не может удовлетворить целиком, полностью, все без исключения запросы другого... Стремление к прочности личных отношений считаю нормальным. Физическую близость допускаю лишь как завершение близости иной, не обязательно идейной, но, безусловно, „душевной“, если можно так выразиться. Этим ограничусь... Ты с детками давно, давно, конечно, спишь, если только они спокойно спят.

...Жду давно обещанных французских книг... Хочу раньше овладеть французским. Настроение бодрое. Работоспособность нормальная. Много нехорошего в нашей жизни, но в общем всё же живём недурно... Крепко, крепко целую, обнимаю вас всех.

Всегда твой Яков».

Глава двадцать пятая. Есть такая партия!

Все эти воспоминания о днях минувших вызвала у Свердлова встреча с Крыленко, приехавшим на Всероссийский съезд Советов.

Опять наступают горячие дни. В этом Свердлов ещё раз убедился, побывав вчера в батальоне, в том самом, куда пригласил его Иван Викулов. Яков Михайлович знал, что со времён Февраля изменилось настроение солдатских масс на фронте и в тылу. Бесконечные посулы и широкорекламные обещания Временного правительства, не подкреплённые делами, надоели, стали раздражать солдат.

Когда на первом съезде Советов Керенский произнёс дежурную фразу — мол, долг каждого революционного офицера заключается в том, чтобы вселить в солдат боевой дух и повести их в сражение, поднялся с места человек в офицерской форме и потребовал слова. Это был Николай Васильевич Крыленко, сидевший рядом с Лениным. Он сказал:

— Военный министр требовал, чтобы мы вели солдат в наступление. Но солдаты воевать не хотят. Милости просим на фронт, господин министр, попробуйте сами поднять их в атаку, посмотрим, как у вас это получится.

...В казарму Свердлов пришёл вместе с Катей. Её знали здесь и солдаты, и унтер-офицеры, и, судя по косым, подозрительным взглядам, даже командование. Катя — в своём обычном платье сестры милосердия, в нём впервые увидел её Яков Михайлович на вокзале, перед отъездом в Екатеринбург.