И нет счастливее судьбы: Повесть о Я. М. Свердлове

«В Петрограде власть в руках Военно-революционного комитета Петроградского Совета. Единодушно восставшие солдаты и рабочие победили без всякого кровопролития. Правительство Керенского низложено. Комитет обращается с призывом к фронту и тылу не поддаваться провокациям, а поддерживать Петроградский Совет и новую революционную власть, которая немедленно предложит справедливый мир, передаст землю крестьянам, созовёт Учредительное собрание. Власть на местах переходит в руки Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

Военно-революционный комитет Петроградского Совета».

Смольный, 25 октября... Счастливые, счастливые люди...

Яков Михайлович слышит в этом здании на заседании Петроградского Совета слова Владимира Ильича, к которым шёл всю жизнь, через борьбу и тюрьмы, через лишения и ссылки... Слова Ленина, возвестившие миру о рабочей и крестьянской революции в России. Об осуществлении самой заветной мечты большевиков. Они прозвучали как набат и понеслись неостановимо, как девятый вал, по всей России. Их услышал весь мир.

И сколько ещё было слов простых и великих, рождённых самой революцией, которые поднимали людей на жизнь, на борьбу и на смерть!

Свердлов ещё не видел Ленина таким, как в эти часы. Были ещё свежи в его памяти и тревожные дни июля, и бурные заседания ЦК 10 и 16 октября.

Здесь, в Смольном, Ленин был неповторим в своём энтузиазме. Он руководил всем ходом восстания, всё совершалось по его плану, который определял и время действий, и место бойцов в сражении. А ведь Владимиру Ильичу ещё выступать на съезде с первыми декретами Советской власти...

Он оживлён, даже весел, а главное — уверен и твёрд. Как это важно, сколько сил придаёт это всем вместе и каждому в отдельности!

И вот Ленин на трибуне съезда Советов.

— Рабочее и крестьянское правительство, созданное революцией 24—25 октября и опирающееся на Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, предлагает всем воюющим народам и их правительствам начать немедленно переговоры о справедливом демократическом мире.

Свердлов слышит громовое «ура!». Рядом с ним кричит «ура» незнакомый солдат. Чуть поодаль старается что-то записать, поминутно вытирая глаза, Джон Рид. Уверенно хлопает в ладоши рабочий с Путиловского завода, и каждый его хлопок, как выстрел.

А через два часа, в 11 вечера, Владимир Ильич делает доклад о земле.

...За окнами белоколонного зала Смольного горят костры на мостовых, и их пламя полощется, как знамёна, под октябрьским порывистым ветром.

Глава тридцать первая. Решительный натиск

Елена Дмитриевна пришла в Смольный, чтобы разыскать Свердлова и сговориться о переводе сюда Секретариата ЦК.

Гудел не умолкая Смольный. Людей здесь сейчас даже больше, чем в ночь на 25 октября. У каждого находились дела, и каждому казалось, что именно они, эти дела, самые важные теперь — в первые дни после победы социалистической революции.

Стасова узнавала многих, но ещё больше людей, как выяснилось, знали её.

Якова Михайловича найти не удавалось. Она уже заглядывала в комнату 18, спрашивала у знакомых... По дороге на второй этаж её встретил какой-то иностранец, назвал свой дипломатический ранг и, с трудом подбирая русские слова, сказал с немецким акцентом:

— Вы есть госпожа Стасов... Вы теперь есть власть. Мне показал вас бородатый господин.

— Слушаю, чем могу быть полезной? — спросила Стасова.

Иностранец объяснил свою просьбу. Ему, оказывается, нужны дрова. Елена Дмитриевна не знала, кто занимается распределением дров, однако в большевистской фракции Петросовета её успокоили:

— Выдадим, товарищ Стасова. Поможем.

В одном из коридоров Смольного навстречу ей попались трое. Посредине шла женщина с ребёнком на руках, она нет-нет да и поглядывала на молодого рабочего. Тот осматривался вокруг, точно искал того, кто может вывести из затруднительного положения. По другую сторону от женщины — пожилой рабочий. Елена Дмитриевна где-то встречала его, кажется на «Старом Парвиайнене».

— Товарищ Стасова, помогите делу нашему. Вот дочь привёл — ни за что не желает сына, внука моего, стало быть, в церкви крестить, давай, говорит, новую власть. А муженёк-то у неё молчаливый. Я перечить молодым не стал. Может, новая власть и покрепче окрестит. Вот и привёл их в Смольный.

— Я бы и одна пришла, — бойко ответила женщина. — Ничего, отыскала бы. Так что, товарищ Стасова, крестите, или как это теперь называется...

— Я? — удивилась Елена Дмитриевна. И вдруг добрая улыбка озарила её лицо. — А что? Правильно сделали. Как назовёте сына?

— Владимир. В честь нашего товарища Ленина.

...Стасова увидела Свердлова лишь к вечеру. Он едва успел раздеться — только что пришёл с какого-то завода, выступал перед рабочими. Ей уже хотелось отложить разговор: Яков Михайлович утомлён, надо бы ему отдохнуть. Но не прошло и минуты, как он преобразился, и словно не было усталости, митингов, бессонных ночей.

— Слушаю, Елена Дмитриевна.

— Я по поводу переезда ЦК в Смольный.

Свердлов задумался... Впрочем, ненадолго. Он встал, прошёлся по комнате, потом снова сел и спросил: