... и незабудкой цветя (СИ)

— Санс скучает.

— Я знаю.

— Ничерта ты не знаешь! — огрызается Флауи неожиданно громко. — Ты ничегошеньки не знаешь, — повторяет он уже спокойнее. — Ты совсем её не знал. Как и своего брата.

— А ты что знаешь о нём? — Папирус слышит свой голос как из-под земли, глухо и размыто. Он даже не осознаёт, что злится — просто ощущает, как знакомо начинает ныть внутри душа. Флауи фыркает, натягивая свою самую самодовольную ухмылку. И Папирус осознаёт, что сам довёл его, но не может, не может перестать реагировать.

— Я знаю, что Санс не такой, как ты думаешь, — шипит цветок. — Он вовсе не слабак. Он не нуждается в твоей защите. Он мог бы убить тебя голыми руками, если бы она попросила.

— Заткнись.

— Он вовсе не жалкий, — Флауи будто не слышит. — Жалкий здесь ты. Это ты заставлял его поступать по-своему. Это ты ненавидел его, оскорблял его, унижал его, это ты хотел убить Фриск, это ты, ты...

— Заткнись.

Зелёный цвет обивки теряется, растворяясь в красном. Алые круги перед глазами похожи на водную рябь; звон в ушах заставляет их дрожать. Папирус слышит Флауи гораздо чётче, чем собственные мысли.

— Ты никогда не изменишься, — бросает Флауи презрительно. — Санс говорил мне. Ты навсегда останешься таким. Любой, даже самый плохой человек может измениться, но ты... ты не можешь.

Круги сливаются в одну сплошную линию. Папирус не знает, есть ли в этом алом мареве дно, когда тянется сквозь него и нащупывает чужие тонкие листья. Они прекрасно ложатся в ладонь и мнутся, гнутся, ломаются — он слышит протяжный всхлип, заглушающий хруст волокон, но не понимает, кому он принадлежит. Что-то отталкивает его, упираясь в грудь, но давление мало; Папирус легко преодолевает сопротивление и сдавливает кулаки, чувствуя, как вот-вот лопнут под пальцами похожие на косточки стебли. Это ощущение ему знакомо — это ощущение ему нравится. Нравилось.

Он больше не слышит криков и стонов. Алая пелена перед глазами становится непроглядной. Крови ещё нет, но он и без того знает её тонкий дразнящий запах.

На плечо ложится рука, и Папирус всё же выныривает, чуть-чуть не достав до дна.

Перекошенное болью лицо Флауи — не худшее, что он видел в жизни. В глазах его стоят слёзы, но, что лучше, Папирус замечает отблеск ярости — значит, не так уж всё и серьёзно. Однако когда он разжимает ладонь, выпуская стебли, то меняет своё мнение. Светло-зелёные листья безнадёжно смяты, надорваны в нескольких местах; Папирус отстранённо прикидывает, можно ли наложить швы на растение, но так и не приходит к внятному ответу. Флауи поспешно отстраняется, стоит ему высвободиться, и осторожно сползает с дивана, бросив злобное «ублюдок».

Папирус чувствует себя почти виноватым.

Чужая рука всё ещё касается плеча, и он поворачивается, чтобы найти Санса. Брат стоит за ним, сердито нахмурившись и глядя исподлобья; он отнимает кисть, чтобы резко просвистеть ею в воздухе:

«Зачем ты это сделал?»

Папирус молчит. Вряд ли можно объяснить кому-то свои действия, если совершаешь их, не отдавая себе отчёта. Даже если он потратит какое-то время, пытаясь разобраться, почему слова Флауи так его ранили, не факт, что результат будет удовлетворителен. Не факт, что он захочет — или сможет — рассказать об этом. Особенно Сансу.

Папирус молчит, глядя на брата, на тонкий шрам на его черепе — говорил же, что останется. Как-то вскользь он замечает, что куртка его почему-то влажная, покрытая капельками воды, и золотые бутоны слегка согнулись, будто прибитые дождём. Слипшийся мех на капюшоне посерел от влаги; Санс оставляет за собой грязные следы и частички мокрой земли, когда переминается с ноги на ногу. Но разве он не был в своей комнате всё это время? Папирус ёжится.

От приоткрытой двери веет холодом. Он пристально вглядывается в рассерженного брата, пытаясь понять, что не так.

Он точно помнит, что закрывал дверь, когда вернулся.

«Зачем ты это сделал?» — настойчиво жестикулирует Санс. — «Папс, я всё равно узнаю и...»

— Он сказал, что ты в комнате, — перебивает его Папирус. — Он солгал, верно? Где ты был?

«Я первый спросил».

Папирус хмыкает, поднимаясь с дивана. Ему совсем не хочется обсуждать произошедшее, потому что это не так важно, как разгуливающий вне дома Санс. Похоже, предыдущий случай ничему его научил; Папирус задаётся вопросом о том, есть ли в мире хоть что-то, что заставило бы брата заботиться о себе чуть серьёзнее. Есть ли кто-то, кто смог бы заставить его?

Он находит ответ, но ничуть не радуется этому, поскольку его собственного имени там нет. Только её.

— Мне не нужна эта сделка, — говорит он, наклоняясь; Санс вскидывает голову, из-за чего дыхание его слегка затрудняется. Папирус видит, слишком отчётливо, как дрожат золотые лепестки под потоком воздуха. — Я и так могу догадаться. Не думал, что ты вернёшься в Водопад после стычки с Андайн.