... и незабудкой цветя (СИ)

Его жизнь была сложной и без Гастера. Сострадание — не то, что присуще монстрам. Санс обнаружил, что не может найти в своём сердце места для жалости к кому-то, потому что всё оно было занято жалостью к самому себе. Папирус уже успел вымахать и стать сильным, отдалиться от брата дальше, чем ему бы хотелось, и это волновало Санса куда больше, чем пропавший учёный. Многое было важнее: монстры, что могли его убить, драки, в которых он мог умереть; брат, смотрящий на него сверху вниз, как на кусок дерьма. Всё это выбивало из колеи. Санс забыл о проекте, отягощённый обстоятельствами, и лаборатория была закрыта долгие годы. Машина успела покрыться пылью, журнал пропитался сыростью. Это помещение не видело света очень давно; Санс заменил лампы, протёр машину, вытряхнул весь мусор и вдохнул в лабораторию новую жизнь. Это было необходимо. Необходимо, чтобы вдохнуть жизнь в него самого.

Он подключает батареи и задумчиво сидит, смотря в стену. Он пробовал многое, но пока что так и не смог найти нужный источник питания. Возможно, у Гастера были идеи по этому поводу, но он уже наверняка сгинул в темницах Азгора, если только и вправду не расщепился в Ядре. В любом случае, у Санса нет возможности узнать, что стало с его бывшим напарником. Приходится действовать самому.

Он отправляет несколько сообщений Альфис, надеясь, что у неё возникли варианты решения. Она не отвечает — скорее всего, увлечена исследованием цветов, которые отчего-то занимают её даже больше машины. Санс понимает это — причину, по которой она работает с ним меньше, чем над ним. Он умирает. У Альфис не так уж много дней, чтобы основательно разобраться в цветах и поставить все эксперименты; Санс понимает это и не возражает, хотя бы потому, что это может стать чьим-то спасением в будущем.

Он больше не строит иллюзий насчёт... ну, ничего на свете. Вряд ли монстры когда-либо выйдут на свободу. Вряд ли он сможет выжить. Сансу почти всё равно; он лишь надеется, что если новый человек придёт, то цветы не будут расти на нём.

Он сжимает зубы в бессильной злобе. Господи, пусть человек никогда не придёт. Подземелье не заслужило от людей ничего, кроме ненависти; если он, чёрт возьми, не смог спасти даже единственного ребёнка, то весь этот проклятый мир обязан пойти ко дну вместе с ними.

Санс замечает, что плачет, когда переводит взгляд на журнал: его страницы покрыты маленькими каплями, что впитываются в бумагу. Синяя паста расплывается, делая и без того корявый почерк почти нечитаемым; Санс бессмысленно смотрит на слившиеся в одно пятно буквы, прежде чем захлопнуть журнал и одним резким движением кинуть его в ящик стола. Работа всё равно не спорится.

Перед тем, как уйти из лаборатории, он открывает потайную дверцу в стене и вытаскивает чуть запылившийся альбом, который легко раскрывается на середине. В нём много старых, потёртых фотографий, на которые Санс смотреть не хочет: там он и некоторые монстры, которых он когда-то звал друзьями. Большинства из них уже нет, или же они неузнаваемо изменились. Там Папирус, ещё не познавший вкуса крови и улыбающийся; там пустые страницы, где раньше были исчезнувшие фотографии Гастера. Санс ненавидит этот альбом — он напоминает ему о прошлом, что было лучше настоящего, — но не может удержаться от того, чтобы открыть его ровно посередине и застыть, глядя на единственное свежее фото.

Оно тёмное. Флауи отвратительный фотограф. К тому же, фотоаппарат работал на последнем издыхании — чудо, что плёнка ещё сохранилась. Санс внимательно разглядывает снимок, чуть прищуриваясь: на нём ярким пятном выделяются эхо-цветы и обрывок Водопада с его кристально-чистой водой. Голубоватое свечение цветов выхватывает из тьмы камень, где сидит он сам — пока ещё почти здоровый и говорящий — и малышка, чьё лицо уже неумолимо покрыто золотыми цветами. Они говорят о Папирусе — Санс помнит это, помнит дословно, и воспоминания проскальзывают в голове наравне с виной. Но Папируса на фото нет, и Санс жадно вглядывается в маленькую детскую фигурку, в её аккуратное личико. Она улыбается ему — нежно и ласково, и касается руки, и говорит, что всё не так плохо, как ему кажется. Санс почти что слышит её голос. Несколько капель падают на фотографию со звонким стуком; он поспешно смахивает их, стараясь не испортить снимок. У него мало что осталось от Фриск: только эти цветы, музыкальная шкатулка, да фотография — случайно выхваченный момент, драгоценный клочок воспоминаний. Он ненавидит многие воспоминания, но это... это он ни за что и никогда не потеряет.

Монстры не способны быть так же решительны, как люди, Санс знает. Но, смотря на фото, он чувствует, что наполняется ею — наполняется решимостью. Фото в его руках дрожит, но Санс всё же остаётся сильным.

Он умирает, да. Но пока что его душа отказывается.

***