... и незабудкой цветя (СИ)

— На этот вопрос нет ответа, Азриэль, — её голос тихий и ровный. Флауи закрывает глаза и чувствует, как он отдаляется всё дальше и дальше. — Ни у живых, ни у мёртвых.

На краткий миг несуществующий ветер взвывает в расселине скалы, заставляя Флауи вздрогнуть. Он открывает глаза, но всё, что он видит: тёмный экран телевизора в доме скелетов и своё напуганное отражение.

***

В следующий раз они в Водопаде, на том же месте, где в прошлый раз Флауи прятался среди травы. Он оглядывается и видит Чару: она сидит на камне, возле эхо-цветка, и задумчиво трогает его, заставляя повторять одну и ту же фразу.

Флауи молчит, не зная, что сказать. Чара вовсе на него не смотрит, но, когда начинает говорить, он понимает, к кому она обращается.

— У него такой низкий голос, — она мнёт синий лепесток меж пальцев, заставляя цветок качаться. — Был. Санс ведь больше не говорит?

— Нет.

— Очень жаль.

Она прокручивает фразу ещё несколько раз, прежде чем это надоедает ей. Флауи терпеливо ждёт: спешить некуда, это всего лишь очередной странный сон, и ему, в любом случае, нравится просто смотреть на Чару и делать вид, что она всё ещё с ним. Живая.

В конце концов, она бросает своё занятие и встаёт. Флауи ожидает, что она подойдёт к нему, но Чара следует к тихой заводи, где плещется прозрачная голубая вода, и опускается на колени, вытягивая руку. Вода беззвучно расступается, охватывая её пальцы.

— Почему ты снишься мне? — спрашивает Флауи, глядя ей в спину. Чара пожимает плечами.

— Потому что ты скучаешь по мне? Потому что ты тоскуешь по Фриск? Потому что ты одинок и растерян, и не знаешь, что делать? Ты мне скажи, Азриэль. Это твой сон.

— Но я не знаю.

— Знаешь, — оттого, что она отвернулась, слова доносятся до него чуть приглушённо. — Чего ты добиваешься, Азриэль? Ничто не возвращается. Никто не возвращается. Прекрати себя терзать.

— Я не могу, — говорит он, и Чара тихо смеётся.

Флауи подходит к ней. Вода Водопада прозрачная и светлая; над ней медленно парят невесомые светящиеся пылинки, похожие на светлячков. Одна из них застревает в коротких волосах Чары и мягко мерцает.

— Посмотри, — говорит она, проводя рукой по поверхности воды. От её пальцев разбегаются мелкие круги, переливающиеся голубым. — Видишь? Представь, что каждый твой шаг порождает подобную рябь. Каждое твоё действие затрагивает окружающих. Ты когда-нибудь думал об этом, Азриэль? Думал, почему Подземелье однажды стало таким, какое оно сейчас?

Он качает головой, продолжая смотреть на разбегающиеся круги. Чара устало вздыхает, лениво болтая кистью; рукав свитера задевает воду и темнеет по краям.

— Порой невозможно бороться с судьбой, Азриэль. Мы с тобой взяли на себя слишком большую ответственность, когда решили, что всё в наших руках. И тогда мне казалось, что это правильно. Легенды, которые твой народ передаёт друг другу из поколения в поколение... — она на секунду прерывается и закрывает глаза, — ... я думала, что являюсь их частью.

Флауи осторожно касается её волос; пылинка освобождается и плывёт дальше. Он неуверенно гладит Чару по голове и чувствует, даже во сне чувствует её неподдельную боль и вину.

— Но легенды — это всего лишь слова. Это сказки. И, возможно, я не была той, кто должен был освободить монстров. Мы попытались изменить судьбу, понимаешь?

— Мы были детьми, — возражает он, заглядывая ей в лицо. — Чара, забудь об этом. Не ты ли говорила, что я ни в чём не виноват? То же касается тебя.

Она усмехается, подтягивая колени к груди.

— Это была моя идея, мы оба это знаем. Прости, Азриэль. Мне давно нужно было сказать тебе это.

— Всё в порядке, — Флауи пытается улыбнуться, но выходит плохо. — В порядке, правда.

Она стряхивает стебли и встаёт, оправляя одежду. На мгновение Флауи кажется, что глаза её странно блестят, но, когда она смотрит на него сверху, они снова сухие.

— Я не жалею, что мы попытались, в любом случае, — говорит Чара. — Но прости за весь ад, что тебе пришлось пройти. Прости, что Подземелье стало таким.

— Ты здесь не причём.

Она задумчиво смотрит на успокоившуюся воду и закусывает губу. Её отражение замирает тоже.

— Кто знает, Азриэль. Я была той, кто бросил камень, и эти круги... они затронули всех. Ты понимаешь, почему монстры стали черствы? Это просто. Жестокость порождает жестокость. Убийство позволяет отдалиться от окружающих. Моя смерть была лишь первой в этой цепочке, и мне жаль, что всё так вышло. Но разве ты не способен понять их, Азриэль? Разве тебе никогда не хотелось хоть ненадолго перестать чувствовать?

Он отводит взгляд. Ему тяжело приходится, потому что все эмоции, заполоняющие Подземелье — все те разочарования, обиды, отчаяние, что хранит в душе каждый — все они прорываются наружу и достигают его сердца. Они давят своим безграничным весом, но никогда — никогда! — он не променял бы их на существование без доброты.

— Это глупый вопрос, — Чара улыбается ему и делает шаг к краю. — Я зря задала его тебе. Я рада, что даже когда все вокруг стали такими... ты остаёшься собой.