И ничего не надо, кроме моря (СИ)

Почему он ещё здесь?! На них же напали! Дикон бросился к двери и понял, что её придавили чем-то снаружи. Послышался громкий голос отца:

— …никого нет. Кто вы и что вам нужно? Мы всего лишь купцы. Я могу предъявить письменное соглашение на торговлю от…

— Это лишнее, — равнодушно и с акцентом сказал кто-то. Жёсткий голос, лаконичные слова. — Мы знаем, кто вы. Вы поворачиваете или умираете.

— Вы не хотите уйти с миром?

Отец такой добрый! На палубе уже дерутся, но он не хочет крови, он пытается решить всё разговором… Дикону сразу разонравились пираты. Он знал, что они не очень благородные, только в рассказах старой служанки они такие. Но слышать самому!

— Не вам говорить о мире, — тот же акцент, та же жёсткость, только теперь с усмешкой. Это что, пиратский капитан? Наверное, раз он говорит с отцом… — Вы грабите испанские суда, и ваша корона получает золото. Нашей короне тоже нужно золото. Более того, нашей короне не нужны англичане, вмешивающиеся в дела веры на суше. Лучше — в море. Мёртвые.

Их раскусили! Откуда они всё знают? На корабле предатель? Нет, не может быть… Значит, донесли ещё на суше? Ну конечно — католические шпионы! Испанский король собирал своих людей из самых разных стран, чтобы поддерживать свою веру. Точно так же, как и они сами отправляли людей за рубеж…

— Вы правы, притворяться дальше не имеет смысла, — прямо и благородно сказал отец. Дикон представил, как он обнажает шпагу, и мелко задрожал. — Именем Господа, мы примем этот бой. Могу я узнать ваше имя?

— Зачем? Вы умрёте.

И тишина. Не выдержав этой паузы, мальчик что-то закричал и ударил плечом в дверь. Ещё раз, ещё и ещё. Он должен выбраться отсюда, он должен помочь! Отец хотел защитить его, но зачем защищать воина?!

Только бы получилось… Снаружи кричали, свистели, дрались. Звенели шпаги, грохали бочонки, зло плескалась вода. Наконец Дикон смог выскочить на палубу, только всё уже было кончено — судно захватили пираты, он не узнавал никого из своих. Чьё-то тело отправилось за борт… Рокслей!

Если бы он не знал, что это испанцы, не догадался бы — никаких отличительных признаков, не увидишь лица — не поймёшь, что не свои. Простые рубахи, мокрые и прилипшие к телу, косынки, чтобы не мешали волосы, и очень много оружия. Если на «Ланселоте» у каждого была своя шпага, то пронёсшийся мимо Дикона пират размахивал сразу двумя, а за поясом у него торчали три кинжала разных размеров.

Вражеский корабль разбился, налетев на «Ланселот», но этим воспользовались пираты — им не пришлось пользоваться большим количеством крючьев и промокших канатов, они просто запрыгнули, если не взлетели на чужое судно, им помогало само море. Очнувшись от ступора и запретив себе плакать, Дикон придержал шпагу и перепрыгнул через чьи-то ноги, стараясь не глядеть вниз, а потом бросился, поскальзываясь и спотыкаясь, к центральной части палубы. На мачтах хозяйничали уже не свои… Ни одного знакомого лица… Темно, холодно, сыро и солёно, а ещё его никто не замечает — этим надо воспользоваться! Конечно, ведь на корабле не должно быть детей, значит, они не увидят ребёнка, пока не наступят на него.

Только никто не наступит, и Ричард не ребёнок, а матрос. И он будет защищать своё судно до последней капли крови, как это сделали все остальные, как это сделал отец.

Но он был жив! Дикон замер у фок-мачты. Капитан Эгмонт всё ещё жив и на ногах! Отсюда было видно, как он отбрасывает врагов, несмотря на хромоту и скорбь — почти все уже были мертвы… Дикон знал, что кричать нельзя, нельзя отвлекать и привлекать внимание, стой тихо и смотри, а лучше — сражайся.

Кто-то всё же пал от капитанской руки. Кто-то отскочил в сторону, как будто струсил. Отца это не покоробило, и мальчик неожиданно понял — они не дерутся всерьёз, ведь капитан должен сражаться с капитаном.

…этот испанец на первый взгляд ничем не отличался от других, разве что был не таким загорелым. Издалека они все выглядели одинаково — просторные чёрные рубахи с кинжалами в рукавах, холщовые штаны, косынки, стягивающие волосы, и не меньше двух клинков в руках. Но тот, кто пришёл за отцом, как будто вёл за собой грозу или само море — кто-то отошёл, кто-то притих, ветер словно переменился, хотя это Дикон списал на свои выдумки. Они с отцом оценивающе оглядели друг друга. Отец был мрачен и силой воли держал себя в руках, пират безмятежно улыбался, но ничего хорошего это явно не сулило.

— Вы здесь главный обманщик? — испанец небрежно махнул рукой, указывая на весь корабль, и Дикон не мог понять, как отец всё ещё держится против этой наглости.

— Капитан «Ланселота» не обманщик, — спокойно сказал отец, но мальчик чувствовал, как он зол на самом деле.

— Разве? Мне говорили, что у англичан понятия правды и лжи весьма размыты, — насмешливо протянул вражеский капитан, поигрывая шпагой. Клинок был шире, гораздо шире, чем привык видеть Дикон. — Но чтобы настолько… Боюсь, море на вас подействовало дурно. Религиозные фанатики под знаменем купцов — это вы называете «не обманом»?