И ничего не надо, кроме моря (СИ)

Пища духовная, как сказал бы один знакомый священник, дороже телесного обогащения… нет, не телесного. Неважно, какого, главное — что дороже. Со скорбным вздохом, смешанным с фырканьем (солёная вода забралась в нос), Валме расстегнул камзол и покинул его навеки, а сам повис на доске, прижимаясь одной щекой к сырому дереву, другой — к стихам, и постепенно пугаясь. Кругом — ни одного орущего человека. Ни шлюпок, ни лодок, ни как они там называются… Ничего! От эпицентра нежданной бури его уже унесло, но теперь же туда не вернуться, да и красотка «Жанна» ушла раз и навсегда.

Становилось не только мокро, но и холодно — вода, может, и хороша, но ветер быстро превращает её в лёд. Устроившись поудобнее, насколько это было возможно, на дрейфующей доске, Марсель как мог оптимистично подсчитал, через какое время его найдут печальным, замёрзшим и немного мёртвым, и принялся сочинять предсмертную записку для папеньки. Даже если папенька никогда её не прочтёт, это отвлекало от безрадостных размышлений о преждевременной кончине — и обо всём, с чем виконту придётся расстаться после этой кончины.

***

Он не сразу понял, что спасён: перед глазами плясали со смертью волны, в ушах выл ветер, на языке застыл привкус соли, и вообще впечатление было такое, что шторм продолжается. Марсель был уверен, если он сейчас вытянет руку — угодит в акульи зубы или какую-нибудь подобную гадость, которой в море полным-полно. Но качка в голове понемногу улеглась, и рука нащупала не рыбу и не медузу, а собственный походный плащ. Стихов внутри, правда, не оказалось…

Мигом очнувшись, Валме подскочил и бросился просушивать своё добро, а потом сообразил, что находится в каюте. Приснилось, что ли?

Ну почему же, промок и ушибся он по-настоящему. Марсель придирчиво оглядел левую ладонь: там должна была остаться царапина от занозы, впившейся в него в последние минуты жизни «Жанны». Царапина была, был даже кусочек занозы, который пришлось вытаскивать. Марсель не выдержал и рассмеялся: он чуть не умер в кораблекрушении, а страдает над каким-то маленьким куском дерева!

«А всё-таки где я?» — уже оптимистичнее задался вопросом Валме и сел обратно на койку. Помещение было незнакомым, одежда — мокрой, иллюминатор — чистеньким: на этом судне, чье бы оно ни было, матросов гоняли получше капитана «Жанны». При мысли об экипаже он загрустил: даже если им удалось спастись, то далеко не всем… Виконт успел привязаться к вечно дымящему трубкой капитану, глуповатым, но весёлым матросикам, коллегам по торговле, которые любили послушать его стихи. Не самые лучшие, но никто не придирался.

Хватит хандрить. Пора привести себя в порядок и выйти на свет божий. Со светом всё хорошо, вон, в окошко лезет настырный солнечный луч, а вот с порядком… В таком виде было бы неприлично показаться любой даме, но дам-то на кораблях и нет.

От размышлений о прекрасном поле Марселя отвлёк скрип двери. Вернее, не скрип — петли были смазаны более чем хорошо, а слабое движение, повлекшее за собой шевеление тени. Совершенно бесшумно. Виконт уставился на стройного черноволосого красавца, который держал в руках что-то подозрительно знакомое… Это же его записки!

Игра взглядов и мимики затягивалась. Валме скосил глаза на настенные тряпки и опознал испанский флаг. По-испански он и двух слов не свяжет, но товарищ, похоже, читает по-французски… И что ему сказать в своё оправдание? Пожалуй, то, что должно прокатить с любым испанцем, кем бы он там ни был.

— Если что, я католик, — максимально вежливо сказал Марсель. — Можете не убивать. И спасибо.

Испанец захлопнул разбухший от воды фолиант, положил на край стола, потом поморщился и выдал:

— Зря не утопил…

— Чего-о?! — завопил виконт в уже закрывшуюся дверь. Первые слова, услышанные им на новом корабле, были, несомненно, дружелюбными. Но где он ошибся-то?!

А может, этому просто стихи не понравились? Ну да, не лучшие в мире рифмы, но за такое не топят!

Марсель так и сидел в каюте в растрёпанных чувствах, когда к нему вежливо постучались. На этот раз хотя бы постучались. Симпатичный парень, только глаза грустные. Устроившись на прикрученном к полу кресле, он заговорил, слава Богу, на ломаном французском:

— Луиджи Джильди, боцман. Христа ради, не злитесь на нашего капитана.

— Допустим, — буркнул утопленник. — Марсель, виконт Валме, страдающий католик. Верните, пожалуйста, мою тетрадку…

— Держите… Вы с торгового судна? — кажется, Луиджи искренне ему сопереживал и пытался как-то наладить контакт, и Марсель быстро оттаял обратно. — Простите, я плохо говорю, давно не… не было Франции.

— Можно и так, — благодушно не стал поправлять виконт. — Да, была «Жанна»… Была да сплыла, прошу прощения за каламбур, если вы его, конечно, уловили… А вы чем занимаетесь?

— Уборка якорей, такелажные работы, вахта, — вот в морских терминах Джильди даже не запнулся, только они уже Марселю мало о чём говорили. Правда, он имел в виду весь корабль, но не смущать же беднягу! Спасибо уже, что понимает. — Так что вы такое сказали? Я не совсем понял.