…И никаких версий. Готовится убийство

— Какие враги! У каждого человека, конечно, есть какие-то враги. Всех связей Антона я не знаю. А если говорить о гибели его, то при чем тут враги? Ведь то, что произошло, — несчастный случай. Человек выпил лишнее, уснул, забыл о чайнике на плите… вода залила газ, а горелку закрыть некому… Его ведь никто не убил, не застрелил, не зарезал. Так при чем тут какие-то враги?!

«Вот почему Павленко не поинтересовался обстоятельствами гибели Журавля, — подумал полковник. — Его, очевидно, уже проинформировала обо всем жена. Но ведь и Варвара Алексеевна не все знает. А собеседник рассуждает так уверенно, будто изучил происшествие в малейших деталях…»

— Враги у Журавля если были, — продолжал Павленко, — то теперь возрадуются. А может, и нет. Мертвый перестает быть врагом… С Антоном, кажется, все ясно и вам, в милиции… Все эти беседы, думаю, необходимы вам для протокола. Чтобы закрыть дело.

— Не совсем, — сказал Коваль. — Теперь мы и подошли к самому главному. Расскажите подробно о вашем последнем ужине с Журавлем.

Вячеслав Адамович недоуменно пожал плечами, мол, ну что уж об этом говорить. Словно речь шла о делах давних-предавних, которые вроде бы были, но забылись, а может, и не были вовсе, а только померещились.

— Ну, пожалуйста… Только я почти ничего не помню. Тоже был пьян. — Павленко отвечал спокойно, однако в этом спокойствии улавливалась напряженность.

— Я вам помогу. О чем вы беседовали в тот вечер? По какой причине выпивали?

— Причина была. Антон радовался, что изобретение нового метода шлифовки пробивает себе дорогу. Он тогда даже большую статью для журнала написал.

— Значит, он не только женщинами да туфельками увлекался?

— Его хватало на все.

— Когда он придумал изобретение?

— «Он»… — буркнул Павленко. — Откуда мне знать.

— Разве что-то не так? — спросил Коваль.

— Так-то так…

— Давайте, Вячеслав Адамович, напрямую. Вы тоже участвовали в этом изобретении?

— И «да», и «нет», — медленно произнес допрашиваемый. — Поймите меня правильно. Разработку, конечно, сделал Антон…

Вячеслав Адамович явно не договаривал.

— А идея? Идея чья? — выпытывал полковник.

— Что «идея»! — взмахнул рукой молодой ученый. — Идей вокруг сколько угодно! В воздухе витают, под ногами валяются. Бери — не хочу!

— Когда вы с Журавлем разрабатывали какую-нибудь тему, то «идею» подавали обычно вы — «голова», так сказать; далее работали вместе, а пробивал ее потом Журавель, или как? И авторами считались оба.

Павленко удивился осведомленности полковника, но не подал вида.

— И в этот раз так произошло? Или автором нового метода шлифовки стал только Журавель?

— Да, идея хаотического движения абразивов сначала была моей, — наконец решился на объяснения Павленко. — Мне это в голову пришло, когда ставил иголку на грампластинку. Антон любил слушать свой старый горластый граммофон, который купил где-то на толкучке. У Антона было много странностей! Вот и этот граммофон с трубой. Имеет прекрасный японский «Шарп», интересные кассеты, а прицепился к рухляди — звук, говорил, у граммофона приятней, чем у мага… Так вот, опуская иглу на бороздку, по которой она все время идет по одному и тому же следу и в конце концов стирает пластинку, я вдруг подумал, что на свете существует не только симметрия, но и асимметрия: и правое — левое у человека не одинаково, тысячи примеров есть, даже магнитное поле Земли тоже асимметрично, вспомнил, что в природе не все прямолинейно и наряду со строго упорядоченным движением существует и хаотическое, взять, к примеру, броуновское, открытое ботаником Броуном и теоретически обоснованное Альбертом Эйнштейном и Марианом Смолуховским…

— Ну, ну, — подбодрил Павленко Коваль, когда тот на миг умолк.

— И тут моя мысль соотнеслась с проблемой трущихся пар, над которой давно бьются машиностроители.

Павленко увлекся и уже не останавливался. Глаза его вспыхивали, щеки покрыл румянец. Это уже был не тот человек, который раньше сидел перед Ковалем.

— Я вскрикнул: «Эврика!» И сказал Антону, что у меня появилась интересная мысль. Вы, конечно, не знакомы с этой проблемой…

— Немного знаком. Течь в сальнике, — ответил полковник, чем снова удивил Павленко. — Но вы в это время работали над другой темой, плановой. Так ведь?

— Да, над другой… Но вопрос идеальной шлифовки трущихся поверхностей меня давно занимал.

— А Журавель ею интересовался ранее, этой шлифовкой? До вашего возгласа «эврика»?

— По-моему, нет. Но он сразу все понял — он человек был талантливый и, самое главное, очень хваткий, оборотистый.

— И тут же предложил вам разработать это изобретение?

— Да нет. Во-первых, это еще не было изобретением. Только мысль, идея. Сначала Антон и не проявил к ней интерес.

— А вы?

— Да и я. Ну, поговорили, удивляясь, что все так просто, и занялись своей плановой темой.

— И больше не возвращались к этому?

— Нет. Я же говорю, у нас были другие проблемы.

— Значит, и вас свое открытие не увлекло?

— В то время — нет. Видя, что Антон не зажегся, я тоже остыл. Поймите меня правильно. Когда мысли заняты одним, все другое отодвигаешь в дальний уголок памяти. Пока не освободишься.

— Когда это было?