...И никто по мне не заплачет

— Там еще не меньше четверти, потому что я сегодня не мыла голову.

С трепещущей косой, похожей на свернувшегося кольцом ужа, проскальзывала фрау Леер несколько шагов до двери ванной. В руках она несла розовое белье из прочного, как сталь, жатого трикотажа. Через три четверти часа слышалось алчное сосание отлива в ванне, и тщательно намытая, слегка лунатическая Цента, постояв секунду-другую у чуть приоткрытой двери, чтобы убедиться, что на площадке никого нет и никто не собирается выйти из квартиры, так же быстро проскальзывала обратно. Пять мокрых следов, оставленных ее маленькой голой ступней на полу площадки, быстро бледнели. Свои шлепанцы она вечно забывала дома.

Лео как раз вернулся от парикмахера Лехнера. Бабушка дала ему с собой пятьдесят пфеннигов. За эти деньги ему должны были шелковинкой перевязать бородавку, которая с самого рождения торчала у него на шее. В том самом месте, на которое впоследствии должна была прийтись запонка от воротничка. Собственно, это была даже не бородавка, а довольно мясистая родинка величиною с пфенниг и к тому же красная. Старуху не смущало, что ее внук разгуливает с этой ведьминой печатью. Да и друзья Лео только смеялись, видя во время купанья красноватую природную пуговицу на затылке Лео. Цирюльник же, подстригая его, всякий раз говорил: «Ну-с, а теперь бы удалить эту штуковину!»

Сегодня он обвязал родинку шелковой ниткой и еще прижег ляписом. Поэтому Лео был избавлен от мытья. Биви Леер уже покончил с этим делом. Они вместе пошли на четвертый этаж. Собственно, без определенных намерений. Просто так. Лестничное окно на четвертом этаже было забрано решеткой из шести тонких железных прутьев. Биви поинтересовался:

Пролезет твоя голова?

Когда Лео просунулся, правда только до ушей, между двух прутьев, Биви заметил:

Погоди-ка, я что-то знаю.

И он так широко раздвинул два прута, между которых никак не проходила голова Лео, что она наконец пролезла, а прутья опять сошлись, чуть-чуть прищемив ему шею. Свободно ворочать головой он, конечно, не мог, но, смеясь, сказала Биви: «Я как тигр, а все-таки выпусти меня».

Случилось, что в эту самую минуту прыщавая, уже пятнадцатилетняя Ханни Бруннер с третьего этажа прошла в ванную. Через зарешеченное окно, из которого торчала голова Лео, можно было видеть, поскольку окно в потолке ванной комнаты стояло открытым, трехугольный равнобедренный кусок этого помещения. Когда попавшийся в капкан Лео услышал шорох в ванной, он повернул голову, насколько ему это удалось, в ту сторону. И увидел обнаженную руку девочки, а затем и ее голую ногу. Пятка не отличалась чистотой.

И еще увидел, как эта призрачная рука поставила мыльницу на табуретку, а больше не увидел ничего, но услышал песенку: «Три лилии, три лилии...»

Без сомнения, это напевала Ханни. Лео пошарил руками за спиной: где Биви? Пора уж, чтоб он его освободил. Ему надоело быть тигром. Сказать что-нибудь он не мог — его бы услышала Ханни. Но Биви уже давно уразумел, что голове его друга грозит опасность, особенно если кто-нибудь придет. Он опять изо всех сил рванул прутья, «о силы-то, видимо, иссякли. Лео тихонько хрюкнул и тоже взялся за прутья в том месте, где они прижимали его шею. Но и это не помогло.

Где-то на лестнице хлопнула дверь. На площадку с зарешеченным окном поднимался противный лесоторговец Рудольф Мариа Диммер.

Э-ге-ге! — произнес он.— Хороши ребятки!

Но, заметив узника, быстро, решительно и дерзко раздвинул прутья, так что они согнулись; теперь Лео мог бы просунуться с плечами. В тот самый момент, когда выпущенный на волю Лео, оправившись от страха, потирал затекшую шею, Ханни Бруннер весело запела разбойничью песню, и как раз рефрен: «Была она так красива, личико кровь с молоком». Да еще как громко!

Смотри-ка, смотри! — воскликнул лесоторговец, опустился на колени и в свою очередь просунул голову между широко раздвинутых прутьев.

Я ничего не видел, крест святой,— тотчас же сказал Лео, а господин Диммер тихонько свистнул, хотя тоже не видел ничего, кроме мыльницы, вытащил голову и поднялся.

Ах вы дрянные мальчишки, поганцы эдакие,— сказал господин Диммер.— Сколько же вам лет, мошенники?

Мне десять,— ответил Биви, и у него заболел живот так сильно, что боль до отказа наполнила короткие штанишки.

Мне десять будет только в июле,— сказал Лео,— я еще ровно ничего не понимаю,— и он слегка повел плечом по направлению к окну ванной. Но господин Диммер бросил взгляд на свои ручные часы и голосом, холодным, как лед, заметил:

Сейчас шестнадцать часов двенадцать минут. Точное время необходимо при описании обстоятельств. Остальное довершит ваш учитель. И полиция. Я заявлю на вас.

Он пошел вниз по лестнице, еще раз покачал головой и уже на третьем этаже сказал очень тонким голосом:

Смотри-ка, смотри!

Биви же сказал Лео:

Он на нас заявит, я пошел.

И еще успел добежать до клозета.