...И никто по мне не заплачет

И опять замкнулась в унылом молчании.

Сегодня она что-то очень разговорилась.

Леонард прямым почерком переписал три адреса на новый листок бумаги.

Биви Леер сегодня с утра приступил к работе в салоне Лехнера. Он отправился туда уже в новом белом халате. Халат был длиной в три четверти, из его нагрудного кармана торчали две черные расчески и мягкая длинная кисточка; такими кисточками парикмахеры в предместьях намыливают затылки своим клиентам.

Уже в десять часов утра Биви получил разрешение вымести волосы. Они были сострижены с решительной и всклокоченной головы скотопромышленника, которому за тридцать пфеннигов ее еще и напомадили.

Была здесь и новая ученица. Ее звали Нини. Нижняя половина фигуры у нее была могучая, выше дело обстояло куда менее блестяще. Материала не хватило. Биви сразу это заметил.

Мастер Лехнер был довольно искусный Фигаро. На языке у него вертелся добрый десяток острот, которые за год Биви предстояло услышать не менее тысячи раз, и всякий раз он был обязан смеяться. Нини тоже полагалось смеяться при двух или трех более благопристойных. Согласно устной договоренности, от души смеяться должны были еще парикмахерша Анита Беллер и единственный подмастерье Август.

В первый день Биви на круг получил сорок пфеннигов чаевых за то, что чистил платье клиентов. Но Август отнял их у него, сказав, что у них уж такая система — все в общий котел.

Вечером, после закрытия салона, Биви вместе со своим халатом отправился домой. От него уже чудно пахло. На лестнице фрау Герлих сказала:

Ну, скоро уже начнем делать перманент, господин парикмахер?

Будем надеяться, — отвечал Биви. И, отвернувшись, тихонько добавил: — Старая карга!

В этот же день к серьезной жизни приобщился и Мельхиор Гиммельрейх. Этот паренек всех обогнал в своем развитии, рослый, с пушком на лице и несколько грубоватый, по склонностям. Голос у него уже ломался. Первой работой Мельхиора было выщипывание конского волоса из кушетки, принадлежавшей торговцу четками Левенштейну. Фрау Левенштейн надумала ее ремонтировать.

Кушетка еще как новая,— заметил мастер Гиммельрейх. — Просто позор, когда люди так швыряются деньгами! Форменные истерички эти бабы! Ну да господин Левенштейн отработает.

Она и вправду как новая, — деловито подтвердил Мельхиор, несмотря на свои весьма скромные профессиональные познания, и добавил еще:

Мы, конечно, положим старой дурехе старый волос?

Но мастер выбросил этот превосходный товар в кучу хлама, видную из окон дома. Он дорожил своей репутацией.

Наци Кестл, ученик каменотеса, работал уже целую неделю. У него был завязан большой палец, который он едва не раздробил на второй день учения, высекая на роскошной надгробной плите надпись: «Разлука — наша судьба. Свидание — надежда».И вдобавок первый подмастерье Вилли еще треснул его.

Рупп меньшой уже неделю служил на телеграфе, вернее, проходил испытательный срок. Пока что деятельность его ограничивалась хождением за завтраком для двух инспекторов, секретарши-разводки и синего монтера, который сидел у огромного жужжащего ящика с кабелем. Все его работодатели ежедневно подтверждали, что он отлично справляется с покупкой хлеба и колбасы. Рупп меньшой был уже на прямом пути к тому, чтобы стать образцовым чиновником.

Вертихвостка Коземунд теперь только и знала, что накручивать свои красные волосы на бигуди, ходить за молоком и бесстыдно строить глазки. Дворничиха говорила:

Вот посмотрите, скоро будет с начинкой. На что угодно поспорю.

Но охотников спорить не находилось.

У Меркурио-Инкассо, куда Лео явился совершенно один в своих заплатанных гольфах, за окошком, над которым стояло «Прием заявлений»,сидел человек с деревянной рукой. Он велел Лео заполнить анкету. В анкете спрашивалось, как зовут посетителя, и еще, какова цель посещения. В эту рубрику Лео просто вписал: «Поступление на службу».

Человек с протезом потянул за тонкую проволочку на своей искусственной руке, и лакированные пальцы мигом схватили листок.

Поступление на службу, это не слишком точно, — сказал он. — На какую, собственно, службу?

Лео ответил:

Вы же ищете ученика.

И вытащил свой аттестат.

Это место уже занято, — сказал инвалид и со скучливым лицом подал ему обратно анкету.

Да, но...

Своей патентованной рукой инвалид снял трубку с телефона и довольно подобострастно заговорил в нее.

С кем имею честь? Минутку, господин начальник Кихле из Бубы, переключаю, прошу!

Лео, пятясь, вышел из помещения.

Что еще за Буба такая? Это звучало неуютно и устрашающе. Лео рад был, что очутился на улице. Он вытащил зеркальце из кармана, посмотреть, какой у него сейчас вид. Да, вид и вправду был обрадованный. Лео двинулся на Майштрассе, где искали расторопного молодого человека для работы в конторе. Он все время жался к стенам. Эта привычка тоже была следствием заплатанных штанов.