...И никто по мне не заплачет

Женщина сама знает, что она существо довольно- таки никчемное. Поэтому они и кричат, все без исключения: хочу мужа, хорошего мужа, на которого я буду смотреть снизу вверх! Но, к сожалению, хороших мужей маловато, потому что культура испортила мужчину. В наше время размякший мужчина сначала пять раз ведет бабу в кино, четыре раза к парикмахеру и тринадцать раз кормит ужином, прежде чем робко указать ей на свою кровать. Парикмахера ему можно простить, потому что чем была бы современная женщина без него!

Цивилизация с ее болтовней о равноправии так задурила мужчину, что он даже чувствует известное удовлетворение, становясь подкаблучником и попадая под власть женщины. Но если у него есть жена, тогда мужчина весь свой тяжелый разум оставляет перед дверью, как в гостинице башмаки. Встречаются, конечно, да только редко, уцелевшие мужчины, зараза их пощадила, и они могут сказать самой суровой женщине: «Хватит тебе в кровати охать да ахать, у меня на пальто двух пуговиц не хватает! Ты что, ослепла?» Ессо.

Вполне понятно, что из-за этих немногих настоящих мужчин среди женщин форменная драка. Иногда какой- нибудь из них и удается заарканить настоящего мужчину, хотя бы уж потому, что она умеет по команде плакать, и слезы у нее текут, когда бы ей ни вздумалось, а ведь вода и камень точит.

Но когда такая женщина уже заарканила такого мужчину, она вместо того, чтобы сделать единственно правильное— быть ему нелицеприятно преданной и сложить к его ногам свое сердце,— начинает подрывать пьедестал, на котором он стоит, тогда как ей следовало бы возлагать на него цветы, незабудки, солянумы и прочее. А она роет и роет, покуда не треснет фундамент, на котором стоит мужчина, и он, наконец, не свалится, то есть она не стянет его вниз, к себе.

А когда он уже свалился, она начинает подробнейшим образом его исследовать и разлагать на части, покуда от него мало что останется и, уж конечно, ничего такого, что бы она не обесценила. Тут начинается крик, она, мол, в нем разочаровалась: он, мол, «ничем не лучше других» и так далее...

Нос точильщика Вивиани сморщился, потому что ему захотелось чихнуть, а когда он чихнул, звук получился такой, словно грузовик выпустил воздух из тормозов.

Будьте здоровы,— сказал пенсионер Клинг.

Вивиани поблагодарил его улыбкой, обнажившей четыре длинных желтых зуба.

Потом своим корявым, изрезанным пальцем показал на маленького, самозабвенно слушавшего егр Балтазара и воскликнул:

Стоп! Мы же позабыли об инстинкте женщины. Что там у нас было с этим инстинктом?

Балтазар покачал головой. Он тоже не знал, что там таксе было с инстинктом.

Но Луиджи Вивиани уже собрался с мыслями и продолжал чесать языком:

Инстинкт есть у каждой женщины, у той, что живет в эскимосском чуме, и у стюардессы Мадлен Жильбер из Air France. У полудикого существа из горных ущелий и у субтильной кривляки из киностудии. Этот инстинкт как радиолуч, которым пользуются самолеты для посадки при почти полном отсутствии видимости. Вооруженная инстинктом, женщина среди десяти мужчин выискивает единственно ей подходящего, такого, который без разговоров поедает ее подгорелый гуляш и ко всем ее штукам относится как благодарный владелец контрамарки. Этот же инстинкт заставляет ее разведывать и разнюхивать, есть ли что-нибудь в том мужчине, которого она словила, или в конверте, таком же, как у других, ей достался пустой билет. Ну, а если женщины в выборе мужчины бьют мимо цели, то это не потому, что отказал инстинкт. Скорей это какой-то физический дефект мужчины, ранее не замеченный и всплывший позднее. Бог ты мой, при таком массовом производстве — в мире ежегодно рождается двадцать пять миллионов мужчин — должен ведь быть известный процент брака!

Женщина никогда не утрачивает инстинкта даже в своем падении. Статистикой доказано, что мужчин, закинувшихся на сторону, в три раза больше, чем женщин. Казалось бы, это свидетельствует о добродетели женщин, но нет, то был бы слишком поспешный вывод — потому что с кем, спрашивается, обманывает это в три раза большее количество мужчин своих законных супруг? Как ни верти, а с другими женщинами, не с велосипедами же или лыжами. Ессо.

Вивиани брешет! — внезапно закричали в подворотне Каспар Гиммельрейх и Гертруда Цирфус. И еще раз: — Вивиани брешет!

При этом они крутили указательным пальцем у виска, наполовину высунувшись из-за кирпичной ограды. Когда Лео шагнул к ним, они немедленно скрылись. Стало слышно, как они топают, убегая. Тут пьянчуга, узкоплечий, точно селедка, перешел к выводам: