...И никто по мне не заплачет

С тех пор она держала его в ежовых рукавицах. И делала с ним все что вздумается. Вся брутальность Шорша оказалась наигрышем. Марилли наткнулась на фанфаронишку, В то время ей было тридцать лет. Впоследствии Шорш время от времени все же лупил ее. Но ей это уже не так нравилось. Иногда она давала сдачи, чтобы его раздразнить; но он уже редко впадал в ярость. Все-таки они жили вместе. Даже съехались. Шорш перебрался в квартиру Матчи в качестве жильца.

Никогда он не умел много работать, этот Шорш. Уже целый год он продавал по вечерам в трактирах фрейбург- ские крендели. Из корзины. А днем валялся на диване в кухне, спал или читал. Это был тот же самый диван, на котором Марилли ребенком спала с куклой Фанни. Матчи Коземунд, разочарованная в жизни мать Марилли, все это терпела молча и удрученно. Когда они затевали драку и кричали, она запиралась в уборной. В давнем своем убежище.

От револьверщика Карла, бывшего своего мужа, она уже давно ничего не получала. Он снова женился и зарабатывал не больше прожиточного минимума, поэтому Матчи на старости лет пришлось идти работать. Фрау Кестл, в течение трех десятилетий служившая подсобной рабочей на крытом рынке, когда ей стукнуло шестьдесят пять, устроила фрау Коземунд на свое место.

Матчи была усердна, вынослива и молчалива.

Мягкий сентябрьский день проходил по Мондштрассе. Солнце утомилось и светило через много вуалей. Паутинки бабьего лета щекотали сидящих на светло-зеленой скамье. Толстая молодая женщина катила перед собой Детскую коляску. У скамьи она остановилась. Фрейлейн Сидония Душке уже сидела там. Она склонила свою усохшую головку с тонкой индюшечьей шеей над колясочкой и, хихикая, спела прямо в белое кружевное изобилие «Баю-баюшки-баю, не ложися на краю». Дальше она забыла и рассмеялась дробно-дробно и беззвучно.

Вблизи на детской площадке девочка усердно посыпала песком голову своего братишки. Мальчонка не противился Когда голова у него была уже вся в песке, девочка подвела его к водопроводной колонке, из которой вытекала тихая струйка. Рядом, на медной цепочке, висела кружка.

Девочка наполнила ее, поставила братишку поближе и вылила полную кружку на его запесоченную голову. Мальчонка сразу же завизжал, как поросенок, которого режут.

— Оставь наконец Михеля в покое! — крикнула женщина, сидевшая с вязаньем под деревом. Она с трудом поднялась, заковыляла к ним и шлепнула девочку по руке. Теперь плакали и девочка и мальчик.

Мимо проходил солдат какой-то иностранной армии. Он остановился на секунду и дал ревущему мальчонке вафлю в блестящей золотой бумажке. Пошел дальше, затем оглянулся и засмеялся, обнажив желтые лошадиные зубы. Мальчонка притих, и девочка забрала у него половину вафли. Он не протестовал.

Перед домом номер 46 старуха сметала в кучу покрасневшие листья вязов. Кожа у нее на локтях обвисла. Десятилетний мальчуган шел за ней с кувшином, разбрызгивая по мостовой большие восьмерки. И вопросительные знаки.

Послушайте-ка, господин Шлагинтвейт,— сказал управляющий Штейн водителю грузовика, находившегося в его распоряжении,— сегодня вы привезете с нашей стройплощадки ко мне домой четыре сажени буковых поленьев, а также обрезки досок.

Шофер Шлагинтвейт слушал.

Возьмите с собой и Майередера, вдвоем дело пойдет быстрее. Да, вот еще, подождите, пока маленько стемнеет. Нечего жильцам подсматривать. И запомните: левый люк от входной двери ведет в мой погреб, левый. Поднимете решетку и сбросите туда дрова. А затем потихоньку уезжайте.

Господин управляющий Штейн не испытывал угрызений совести из-за того, что в награду за свое усердие решил взять четыре сажени буковых дров. Любой управляющий домами немного вознаграждает себя за усердные труды. Время от времени.

Но жильцам не обязательно все видеть.

И шофер Шлагинтвейт выехал, как только стемнело. Его напарник сидел рядом и ругался:

С ума сойти, еще сверхурочно работать на этого старого дурака.

А шофер Шлагинтвейт отвечал:

Ладно, мы живо управимся!

Они остановились между вторым и третьим вязом и опустили задний борт. Одно полено тотчас же свалилось, и Майередер поднял его, ругаясь теперь уже из-за того, что поленья такие тяжелые. Отяжелели они от сырости — много дней подряд шел дождь.

Затем шофер Шлагинтвейт поднял решетку погреба, но не левую, а правую. .

Господин Шлагинтвейт особенно не прислушивался к тому, что ему говорили. Потому что это было не служебное поручение. После рабочего дня. И на чай, конечно, ничего не получишь.

Правая решетка прикрывала люк в погреб Коземундов. Через нее у семилетней Марилли когда-то провалились монетки, данные ей на молоко.

Сейчас Марилли поставила кипятить молоко на плитку. На диване лежал Шорш. Он сказал:

Как насчет того, чтобы затопить печь?

— Если есть еще брикеты, тогда ладно,— отвечала Марилли.

Я не понимаю, ты жрешь, что ли, эти брикеты?

С двух центнеров, которые ты купил, пожалуй, не разжиреешь,— отрезала Марилли.

Но все-таки взяла свечку, ведро и вышла из кухни. На лестнице она поздоровалась с фрау Кампф, которая пыхтела и отдувалась уже на первой площадке, так как была слишком толста.