...И никто по мне не заплачет

С сухими глазами стояла старуха у открытой могилы, когда служители стали торопливо бросать в яму комья сырой земли, липнувшей к лопатам.

Человек в прорезиненном плаще был дядя Конрад. Под вечер у ворот кладбища остановилась машина и девушка с зонтиком быстро прошла между могильных рядов. В мокрой куче земли торчал деревянный крест. Девушка что-то повесила на него и убежала. Немного позднее мимо прошел кладбищенский сторож и сунул в карман черную бархотку с маленьким золотым сердечком.

— Не то садовник унесет,— буркнул он себе под нос.

В квартире полуслепой старухи Кни дядя Конрад убрал наследие Лео в старую коробку. Игрушки, валявшиеся в ящике кухонного стола, выпиленных из дерева человечков, каменный шарик, снимки футбольных матчей и двойной шнурок с большой, желтой, как зуб, пуговицей он выбросил в помойное ведро. Затем перелистал синюю тетрадку и прочел: 2 октября — 30 пфеннигов; 10 октября—15 пфеннигов, и еще там стояла итоговая сумма пятьдесят три марки сорок. Он покачал головой и разорвал тетрадку.

Старый дом на Мондштрассе стоял как прежде. Беззвучно сыпался песок из неисчислимых морщин и трещин щтукатурки. Когда приходил или уходил гость, дверь вздыхала, совсем как серьезные вдумчивые люди, когда они сидят на солнце и говорят: «Г-м, вот это да, это да!»

Пыльная улица перед домом давно уже обросла асфальтовой кожей. Езда по ней разрешалась только в одном направлении, и жестяная стрела с красной каемкой объявляла: Одностороннее движение.Дальше, у домов Хиллера, даже останавливался автобус. Четыре вяза самыми высокими своими сучьями прислонялись теперь к верхним балконам дома, казалось, они устали и захотели на что-то опереться. Но никто не мог с уверенностью сказать, что сучья выдержали бы, вздумай какой-нибудь мальчишка прыгнуть с балкона третьего этажа на дерево. Это все еще оставалось неразрешенным вопросом. Правление распорядилось замостить рытвину между вязами, в которой после дождя образовывалась лужа. Теперь вода сбегала в темный журчащий водосток.

В подъезде и на лестнице была произведена покраска. Новый управляющий страхового общества, достойно заменивший вышедшего на пенсию господина Аменда, отдал это распоряжение, как только вступил в должность. Все покрасили охрой. Необычайно энергичный коммивояжер, чье имя, увы, оказалось преданным забвению, навязал управителю гигантскую партию охры.

Поэтому все дома страхового общества выглядели так, словно едва-едва оправились от желтухи. Вообще же вид у него был довольно неприглядный по сравнению с блоком новых домов, выросших на некогда заброшенной строительной площадке, в которых имелись мусоропроводы и освещенные таблички с номерами.

Так же неприглядно и немножко смешно выглядели и жильцы домов страхового общества. Старые, разумеется, с которыми новые, въехавшие сюда против воли и только на время, едва здоровались.

Словно холодные клинья, вбились эти новые жильцы, в большинстве своем молодожены с ничего не говорящими рыбьими лицами, в многолюдное теплое содружество дома № 46. Они привезли с собой множество новых обычаев, запрещали своим благовоспитанным детям водиться с драчунами старых жильцов, добились от районного инспектора запрещения держать кроликов на балконах и не писали своих фамилии на дощечках, изобретенных дворничихой Герлих, около этажной ванны.

Стены на лестнице, правда, опять были изрисованы. Но по большей части политическими знаками или виселицами, на которых болтались партийные эмблемы. Это постарались дети новых жильцов.

Редко-редко можно было увидеть в старом дворе играющего ребенка. Свободного места там оставалось совсем мало, потому что теперь во дворе стояли шесть гаражей для мотоциклов. Давно уже смолкла хороводная песенка девочек с торчащими пестрыми бантами в волосах Вместо грохочущих самокатов по тротуару изредка проносились бесшумные патентованные самокаты на резиновых шинах, подгоняемые деловитыми мальчуганами, сведущими в правилах уличного движения.

Умер хромой фонарщик, с помощью длинного шеста зажигавший бледную уличную луну во всем знакомом фонаре. Нового фонарщика никто не нанимал, газовым фонарям на некоторое время было придано автоматическое устройство, а вскоре их сменили электрические.

Канули старые времена. Никто не видел, как они ушли, просто в один прекрасный день их не стало. Миновали.

Фрейлейн Сидония Душке больше не пела. В восемьдесят два года много не напоешь. Лицо у нее сделалось совсем маленькое, точно сморщенный кулачок. Вдобавок она теперь была очень бедна. Потому что как-то раз к ней пришел некий мужчина и сказал, что ей надо взять свою часть из оптовой бумажной фирмы и положить деньги на сохранение в банк. За это ей будут платить проценты,так что все для нее обстоит прямо-таки великолепно. Но все обстояло отнюдь не великолепно, потому что государство замыслило кое-что другое относительно денег Сидонии.

Но откуда может знать такая старушка, на что ее деньги понадобились государству. Старики все равно ничего в этом не смыслят, и потому государство у них первых отнимает деньги.