И.О. Кощея (СИ)

Ага, точно, вот он, кабан неокультуренный! Я вскинул руку с кольцом, но было уже поздно. Вождь, бросив своих воинов, разбежался и ласточкой прыгнул прямо в скалу и исчез за ней.

— Эх, зараза, — огорченно проворчал дед.

А я, оглядев поле боя со стороны, заорал, маша руками:

— Калымдай! Калымда-а-ай! — а когда он обернулся на крик, снова заорал: — Пленные! Пленных возьми!

Он кивнул и опять кинулся в схватку. Впрочем, схваткой это уже было сложно назвать. Началась банальная резня. Пока шамаханы и бесы, весело гогоча, приканчивали остатки вражеского отряда, Калымдай подтащил ко мне двух заляпанных кровью чудиков, держа их за шиворот.

— Сырыми съедим или зажарим? — ухмыльнулся он, швыряя к моим ногам пленников.

Те завыли от ужаса, а я только отмахнулся:

— Потом порезвишься, Калымдай, а сейчас надо вызнать, как они сквозь скалы ходят. Вождь, собака, удрал.

— Это… босс, — подскочил к нам весёлый и довольный Аристофан. — А можно я типа спрошу у них? А, босс?

— Да делайте, как хотите, — я махнул рукой и отошел в сторону. Я еще не дорос до наслаждения зрелищем пыток. Или не опустился.

Рядом со мной захлопало, взметнулся маленький вихрь, и на снег опустилась Маша, тут же спрятав крылья.

— Фу, кровь… — она принялась яростно трясти руками. — Бе-е-е…

— Ноготь сломала, — грустно произнесла Олёна, подходя к нам и вертя пальцами перед глазами. — Вот же невезение-то какое…

А вы, наверное, думаете, что я, как положено во всех классических романах, побежал в сторонку, чтобы вывернуть содержимое желудка, а потом долго переживал моральные страдания над трупами врагов, горько оплакивая их и мою тяжкую судьбу? Ха, как говорит известный вам чудик. Ничего подобного. Или мы их или они нас. Сейчас мы победили, остались живы, так разве это повод, чтобы горевать? Противно на всё это смотреть, верно. А вот артефакт еще у чуди, вот это точно грустно.

Кстати о победах и поражениях.

— Калымдай! — майор тут же подошел ко мне. — Как наши парни? Потери есть?

— Ни одного, — оскалился Калымдай. — Эти чуди, оказывается бойцы вообще никакие. Больше, как говорит Аристофан, понтов было, чем дела. Несколько царапин мелких и всё.

— Это… босс, — подбежал и Аристофан. — Эти мелкие пакостники говорят, что всего-то и надо в натуре, колдовское слово произнести и типа идти сквозь скалу можно.

— Что за слово?

— Балабрам, босс, легко запоминается. Я вот, уже запомнил — балабрам.

— Сейчас проверим, — я подошел к скале. — Балабрам!

И сунул в неё руку. Ну как сунул… Прикоснулся сначала, но пальцы легко погрузились в скалу и я тут же просунул руку по плечо. А потом быстро вытащил обратно. Еще тяпнет кто-нибудь с той стороны. Рука проходила легко, лишь с небольшим усилием. Ну чудики… Сейчас кое-кто огребёт по полной!

— Ребята! — я развернулся к отряду. — Бойцы! Первая победа наша! Ура нам! Но! Цель не достигнута и придётся идти под гору, добывать нужную нам вещицу. Зато потом вернёмся во дворец и отметим это дело хорошенько, а?

— Ура! — заорали все и довольно загалдели.

— Тихо! Тихо! — я снова повысил голос. — Сейчас подходим к своим командирам и учим колдунское слово для прохождения сквозь скалу, понятно? Да накрепко учим!

Через минуту шамаханы и бесы разбрелись по площадке перед скалой. Кто бродил, кто сидел, раскачиваясь, а в воздухе висело тихим шумом:

— Балабрам… балабрам… балабрам…

Особо тупых к себе в отряды ни Калымдай, ни Аристофан не набирали и уже минут через десять все сгрудились около скалы, готовые к бою.

— Ну, поехали, — сказал я и громко произнёс: — Балабрам!

Потом занёс ногу, чтобы шагнуть внутрь, но был резво оттащен от скалы за шиворот дедом.

— Ты куда енто первым полез, Федька?! — зашипел он. — Ить Македонский, растудыть твою, нашёлси тут!

— Ты чего, деда?

— А коли там тебя враги поджидають с сабельками наготове, а? А ежели там бегемот какой бешеный сидит, пасть раззявив и только и ждёт, когда ему вкусный Федька сам в пузо прыгнет?

— Бегемоты людей не едят, дед…

— Я же говорю — бешеный… Не лезь, внучек, пусть шамаханы с бесами пройдуть первыми… Во, проскочили все на ту сторону, таперича и наша очередь. Давай, ругайся словом заковыристым и пошли.

В пещере было темно, сыро и как-то гадостно пахло.

— Эх, факелов не догадались наделать, — тихо сказал Калымдай.

— Из чего их там, в натуре, делать? — возразил Аристофан. — Там же реально камень один.

— Подождите, — я вспомнил, что у меня есть фонарик в перстне. Вот и пригодился, а я еще ругался на него. Наощупь переведя камешек в другое крайнее положение, я сжал кулак и вокруг нас вспыхнул яркий свет, очертив круг, диаметром метров в десять.

— Лучше выключите, Федор Васильевич, — зашептал Калымдай, — а то мы у врага как на ладони. Нас отлично видно, а нам — ничего.

— Погоди, — я ослабил кулак и сжал еще раз и круг тут же исчез, а из кольца вырвался луч белого света. — Ага, так я и думал. Должны быть регулировки какие-нибудь.

На этом дело не закончилось. Поигравшись немного, сжимая сильнее или почти совсем разжимая кулак, я добился и регулировки самого луча. Теперь я мог заставить его бить узким ярким светом или давать широкий рассеянный луч.