И обретешь крылья...

«На сегодня довольно», — сказал Симон сухо и прикрыл дверь. Я не без труда поднялась и склонилась ему на грудь. У меня кружилась голова… Это было подло… я облизывала его, целовала, вдыхала теплые, мужские испарения с его тела, пот с его кожи…

«Иди ко мне, иди скорее, ложись на кровать». Он взбил подушку, подложил мне под голову и лег рядом, обняв меня. И тут из моих глаз потекли слезы, медленно, тихо, из самой глубины, слезы унижения и боли от предательства, тоски, отчаяния и любви, которая предала себя воле господина, скуля от преданности… Не волчица — собачонка. Но я жду, что ты поплатишься, Симон… что тебе еще отольются мои слезы…

Я приподнялась, но он бросил меня на кровать, раздвинул мне колени и входил в меня сильными толчками до тех пор, пока я не начала вставать на дыбы, достигнув пика наслаждения — и тут он кончил на мой живот. Буря миновала…

Мы заснули, как новорожденные, и больше никогда не вспоминали об этой ночи.

Торак возбужденно возился и ворочался на кушетке так и сяк.

Он усмехнулся, приподняв уголки рта. Я посмотрела на него с вызовом.

— Сударыня!.. — вскричал он. — Сударыня!.. не заходите столь далеко! Или вы хотите, чтобы несчастный калека-карлик тоже попал в число ваших сексуальных жертв?..

Я рассмеялась, а Торак потер руки.

— Пока довольно! Итак, вы хотите сказать, что вы оба пошли путем маркиза де Сада?

— Да. Но основания для этого у нас были неизмеримо глубже, чем у него, хотя мы ограничились лишь краткой экскурсией в этот мир…

— Каприз вашей фантазии?

— К услугам своей собственной Симон прибегал редко. Он опасался, что это ужаснет меня. Его самые экстремальные фантазии заканчиваются на видениях праздника по случаю убоя свиньи…

— Итак, все-таки де Сад!

— Возможно. Но и противоположные тенденции были ему не чужды. Представление о том, что он может быть ведом через весь город на поводке, чрезвычайно забавляло его…

Торак засмеялся.

— Дионисийская инсценировка…

— Мы были идеальной парой! Одна астрологиня сказала мне как-то раз: «С этим человеком ты сможешь познать все высоты и глубины секса — от мистического единения наверху, до дьявольского разрыва внизу…»

— Кто он был в асценденте?

— Скорпион, кто же еще?

— А… — он взглянул на меня насмешливо. — Мне кажется возможным, при всем моем уважении к вашей многострадальной любви, уважаемая, что, пожалуй, в эти годы вы, так сказать, достигли полной роскоши повиновения… если можно так сказать.

— Ведь ни один мужчина не мог послужить причиной такого рода уступки с моей стороны.

— Ну хорошо, так что же было дальше?

ИЛЛЮЗИЯ, РАЗБИТАЯ ВДРЕБЕЗГИ

Я поздравила Симона после того, как он заставил меня ждать себя тогда, на съемках, с его достижением:

— Ты добился этого, дорогой! Иллюзия совместной с тобой жизни отошла в прошлое и в данный момент окончательно испаряется.

Коротко и холодно. По телефону. Удивительна быстрота принятия этого решения, которое пришло и выросло изнутри. И с этого момента начались странные вещи.

Сексуальное влечение постепенно стало ослабевать, мы больше не знали чего хотим, зачем, почему. Тяга к наслаждению перестала властвовать над нами после того, как лопнул последний мыльный пузырь романтики. Что прошло, то прошло.

Это были любовь, симпатия, работа, дружба — но также и магия, и сексуальное влечение… их больше не было. Амур все еще стрелял, но попадал лишь в ороговевшую кожу и толстейшую шкуру.

Со смертью иллюзии и Эроса наши отношения потеряли свой блеск. И Симон тоже это почувствовал.

Когда он вскоре вновь провел два часа со мной в постели, оказавшиеся лишь слабым подобием того, что было раньше, я, дурачась, сказала сухо:

— Когда я однажды соберусь описывать нашу историю, я надеюсь, что никто не будет пытаться найти реального Симона. А то многие захотят выяснить, что же это был за дурак?

Он немедленно среагировал, предложив, для краткости, заменить его имя на инициалы: «И» или «П.И.» — «идиот» или «полный идиот». Нижнебаварский фатализм и мужской сарказм.

Когда я однажды в отчаянии сказала, что все еще ясно вижу перед собой, как на картине, наши счастливые лица, он ответил на это:

— Забудь ты эти комиксы!

Его комментарии стали злыми, циничными, изредка веселыми, когда он бывал в добром расположении духа; но они уже никогда не бывали эротичными. Он взял на себя роль отца, а от роли фавна, лесного бога, отказался.

— Вы несправедливы к нему!

Торак смотрел на меня серьезно и строго.

Я упрямо помотала головой:

— Я была ужасна, но и он тоже!

Он собрал свой высокий лоб в глубокие морщины и сказал:

— И все-таки: он действительно любил вас! Вы магически притягивали его, он хотел развиваться дальше и чувствовал, что только рядом с вами это для него возможно. Его мир был действительно слишком тесен ему, и он нуждался в ком-нибудь, кто вытащил бы его оттуда.

— Но почему именно я? — вырвалось у меня.