И один в поле воин

Теперь Лютц мог спокойно рассказать, что послужило причиной его болезни. Выяснилось, что Миллер, не предупредив в чем дело, повез гауптмана на расстрел шести французов, среди которых была беременная женщина. Сцена эта так повлияла на Лютца, что, вернувшись домой, он слег.

— Ты понимаешь, Генрих, мне после этого стыдно носить мундир офицера. А больше всего угнетает то, что я должен молчать, скрывать свои мысли. Скажи я что-нибудь, и тот же самый Миллер столкнет меня с обрыва, как тех французов.

— Да, Миллер способен на это…

— Я дрался под Дюнкерком, меня никто не может упрекнуть в трусости. Но я хочу воевать, а не истязать беременных женщин.

Зазвонил телефон, Генрих поднял трубку.

— Это Гольдринг и есть. Что? Сейчас буду!

— Верно, бог услышал твои молитвы. Карл, Миллера ранили маки, он просит меня и Заугеля приехать к нему.

— Оказывается, на свете еще существует справедливость! А где он сейчас, дома?

— Нет, Заугель говорит, что в госпитале. Если рано вернусь, зайду к тебе и все расскажу.

По дороге в госпиталь Заугель рассказал Генриху, что Миллера привезли часа два назад и уже успели сделать операцию. Какое он получил ранение, Заугель не знал, но надеялся, что легкое, иначе раненого отправили бы в Шамбери, а не оставили здесь, в Сен-Реми, где был небольшой и неважно оборудованный госпиталь.

Миллеру отвели отдельную комнату на втором этаже. Врач проводил посетителей до самой двери и предупредил:

— После операции ему необходим покой! Очень прошу долго не задерживаться.

Это предупреждение было сделано скорее для проформы, раненый чувствовал себя неплохо, хотя побледнел и ослаб.

Он коротко рассказал Генриху и Заугелю, как все произошло. Оказывается, вчера вечером большая группа маки атаковала егерскую роту, охранявшую один из наиболее крупных перевалов, разметала ее и спустилась с гор. Миллер очутился на перевале случайно, не оставалось ничего другого, как тоже принять бой, во время, которого осколок партизанской гранаты попал ему в левую лопатку.

— Еще полсантиметра, и осколок был бы у меня в легком! — с гордостью сообщил Миллер, теперь, когда все закончилось благополучно, он действительно гордился, что ему довелось участвовать в бою, — медаль за ранение обеспечена, а это еще одна заслуга перед фатерландом.

— Напрасно вы впутались в эту историю, Ганс, ведь все могло кончиться значительно хуже, — укоризненно заметил Генрих. — А куда девалась охрана перевала?

— Она разбежалась после первого же натиска. Мое счастье, что я успел вскочить в машину… Теперь от маки можно ждать всяких неожиданностей. То, что такая большая группа спустилась с гор, требует от нас особых предосторожностей. Конечно, командование дивизии сделает все необходимое, но служба СС должна работать особенно четко. Очень плохо, что я вынужден лежать, когда надо действовать. Я позвал вас, чтобы посоветоваться стоит ли просить кого-либо в помощь Заугелю на время моей болезни? О моем ранении нужно немедленно сообщить в Лион…

Генрих взглянул на помощника Миллера. Покрытые нежным румянцем щеки лейтенанта пошли красными пятнами, губы обиженно дрогнули.

— Простите, герр Заугель, и вы, Ганс, что я первым решил высказаться, ведь я могу выступать лишь в роли советчика. Но мне кажется, Ганс, что ваш помощник полностью справится с обязанностями начальника, даже в такие тревожные дни. Да и вы будете прикованы к постели не так уж долго. Конечно, работы у Заугеля прибавится, но он всегда может рассчитывать на мою помощь в делах, не представляющих особой секретности.

— Я очень рад, Генрих, что наши мнения совпали. Появление нового человека лишь усложнит дело и отвлечет Заугеля от основной работы — придется вводить вновь прибывшего в курс дел, знакомить с обстановкой, а это вещь хлопотливая. А за ваше предложение помочь — очень благодарен! Признаться, я на это рассчитывал.

— Свидание окончено! — недовольно заметил врач, просовывая голову в полуоткрытую дверь.

— Одну минуточку, я только дам несколько распоряжений своему помощнику.

Генрих поднялся.

— Тогда не буду вам мешать. Я подожду герра Заугеля в вестибюле или в машине.

«Конечно, хорошо бы послушать, — думал Генрих, спускаясь по лестнице, — но не следует показывать Заугелю, что меня хоть чуточку интересуют дела службы СС. Он умнее Миллера и не зависит так от меня, как тот. Пока что! Но мне надо найти уязвимое место этого «аристократа духа»… Он слишком много мнит о своей особе, это ясно! Его разговоры о сверхчеловеке, коим он себя, безусловно, считает… Своеобразная мания величия! У таких людей обычно очень развито честолюбие и болезненное самолюбие. На этих струнах и будем пока играть».

Появление лейтенанта прервало размышления Гольдринга. Лицо Заугеля сияло.

— Я искренне благодарен вам, барон, за высокую оценку моих способностей! — сказал он, садясь в машину. — Действительно, было бы очень неприятно тратить время на знакомство с временным начальством. С Миллером я уже свыкся, и хотя у него, как и у каждого из нас, есть некоторые недостатки, но мы с ним нашли общий язык.