И один в поле воин

Матини по телефону вызвал своего помощника, отдал ему распоряжения. Минут через десять друзья направлялись к штабу. Курта Гольдринг послал в замок, приказав захватить автомат, плащ и передать записку графине. В ней Генрих коротко сообщал Марии-Луизе, что едет в Пармо парламентером к партизанам и надеется освободить графа, Штенгеля и остальных заложников.

И генерал, и представитель командования были довольны, что парламентеры так быстро собрались.

- Помните, Штенгеля вы должны освободить во что бы то ни стало,подчеркнул генерал, давая последние наставления.- Если гарибальдийцы не согласятся на ваши предложения, предупредите их мы сожжем и сравняем с землей села, где живут семьи партизан.

- Думаю, что нам не придется прибегать к угрозам,уверенно произнес Матини.

- Очень хотел бы,- сухо произнес генерал. Ему было неловко перед парламентерами, и он старался скрыть это за холодными официальными словами. Но, прощаясь, Эверс не выдержал:- Видит бог, как не хотелось мне посылать вас в эту опасную поездку!- тихо сказал он Генриху.

В обеденное время машина выехала из Кастель ла Фонте.

- Ты передал записку графине? - спросил Генрих Курта.

- Я вручил ее горничной, графиня спала.

Садясь в машину, Генрих и Матини еще раз проверили свои пистолеты и теперь все время настороженно поглядывали на дорогу, не прекращая разговора.

- Не боишься попасть черту в зубы? - спросил Матини по-русски.

- Не так страшен черт, как его малюют!- тоже порусски ответил Генрих.

- Признайся, а сердце екает?

- Если нам удастся спасти несчастных, которых захватил Функ, я сочту себя компенсированным за все пережитое.

Матини крепко пожал руку Генриха.

- Надеюсь, нам повезет.

За разговором время бежало незаметно, и оба удивились, что так быстро доехали до Пармо.

В штабе полка, куда они зашли, их ожидал неожиданный и очень приятный сюрприз. Полчаса назад кто-то позвонил в штаб и просил передать парламентерам, что гарибальдийцы согласны начать переговоры. Представители штаба должны выехать, из Пармо на север. На десятом километре выйти из машины и пройти метров сто до источника под высокой гранитной скалой. Там их будут ждать парламентеры от гарибальдийцев,- сообщил дежурный.

- По дороге на север. На десятом километре остановишься,- приказал Генрих Курту.

- Похоже на то, что гарибальдийцы узнали о нашем приезде еще до того, как мы выехали из Кастель ла фонте. Ничего не понимаю. А вы, Матини?

- Еще меньше. И, признаться, чувствую себя неважно. Ведь о поручении знали всего пять человек - генерал, представитель командования, Миллер, вы и я! Возможно, еще Лютц. Кто-то предупредил партизан. На меня, как на полуитальянца, падает подозрение...

- Но ведь мы с вами не разлучались ни на минуту. Я могу это засвидетельствовать.

- Вы думаете, для Миллера, а тем паче для Кубиса, который меня ненавидит, этого будет достаточно?

- А разве мы обязаны сообщать им, как разыскали парламентеров? Выполнили поручение, и все! А каким путем - это уже наша дипломатическая тайна.

- Десятый километр!- взволнованно и почему-то шепотом предупредил Курт, останавливая машину.

- Ну что ж, выбрасывай белый флаг и жди тут, пока мы не вернемся.

Генрих и Матини взяли в руки небольшие белые флажки и пошли к едва заметной тропочке, видневшейся справа от дороги. Минут через десять перед ними выросла высокая голая скала, и офицеры услышали рокот воды, свидетельствующий о близости водопада.

С небольшого горного плато, на котором стояли Генрих в Матиии, открывался изумительный вид. Прозрачный осенний воздух раздвинул горизонт, и на фоне голубого неба четко вырисовывались причудливые горьые вершины. Покрытые густой шапкой лесов и совсем голые, они громоздились одна над другой, позолоченные солнечными лучами, и каждая из них вбирала и отражала лучи по-своему: ровным светом поблескивали грани голых вершин, словно объятые пожаром, пылали склоны, одетые в дубовые леса,- горячим кармином пламенели буковые рощи, мягкое иэумрудное сияние стояло над равнинами. Внизу виднелось Пармо, похожее на пасеку с разбросанными ульями. А от него вверх тянулась дорога, по которой Генрих и Матини только что приехали. Блеснув на солнце ослепительной серебряной лентой, она, словно в туннель, ныряла в густую зелень придорожных деревьев, потом выскальзывала на поверхность и, сделав крутой поворот, огибала скалу, чтобы блеснуть еще раз и скрыться из глаз.

- Как красиво, как тихо! - вырвалось у Матини.

- Вот так бы стоять здесь, позабыв обо всем на свете, и любоваться!подхватил Генрих.

- А тут приходится воевать,- раздался за спиной незнакомый голос.

Генрих и Матини вздрогнули от неожиданности и стремительно повернулись. Перед ними стояли двое с белыми повязками на рукавах. Первый, очевидно старший, в простой крестьянской поношеннои одежде был брюнет небольшого роста, с усталым, но приветливым лицом, на котором розовел недавний шрам. Он протянулся от правого виска, через всю щеку, и заканчивался возле губ.