И одной любви достаточно (СИ)

До пары ещё было долго, так что я решил написать Рине. Спросить про самочувствие, да и вообще, как у неё дела. Хм, странно. Страница удалена. Ладно, у девушек такое часто бывает. Закинув в себя необходимые таблетки, я отправился на пару. Вся та же первая парта. Нины и Сони ещё нет. Наконец они заходят и проходят мимо меня на свои места. Боже, что случилось? На них места живого нет! Тушь вся потекла и почти смыта, но всего лишь почти. Глаза все краснющие. Спросить об этом позже? Ой не знаю, что-то у меня такое ощущение, что это не моё дело. Я всё же спрошу, всё ли в порядке, могу ли чем-то помочь, но не думаю, что следует лезть дальше.

Так и проходил один день за другим. В каких-то скомканных и неловких разговорах. В какой-то тревожности, тяжести. А разве могло быть иначе? Со мной-то? Вряд ли. Но меня настораживало то, что преподаватели при оглашении списков присутствующих пропускали Рината. Обычно у нас списки не обновляются до конца года. А тут уже вычеркнули. Забыли. Словно её никогда и не существовало. Один раз преподаватель по праву почти назвал её, но осёкся и извинился. Странно. Может ушла со скандалом? Ах, ну да, точно. Тут же суицидент сидит, который попытался покончить с собой из-за неё. Ну, они так считают во всяком случае. Спросить неудобно, но ладно. Пусть шифруются, может считают, что не стоит её называть при мне. Прошла одна неделя, вторая. На моём лице даже стала появляться улыбка во время искромётных шуток и это заметили окружающие. Но они считали это улыбкой, на деле без эмоциональная ухмылка, которая является лишь имитацией, маской.

— Гм, ребята, здравствуйте. Садитесь, — сказал преподаватель по социологии, почему-то очень зажато. — Кхм, по плану мы должны сегодня начать изучать Дюркгейма, а именно его работу «Самоубийство». Я предложил для вашей группы заменить эту тему на другую, но пока что учебная комиссия не дала своего ответа. Ну а для вашей группы сделать исключение я решил из-за болезненности темы.

— Да ладно, давайте Дюркгейма, — сказал я, — не обращайте на меня внимания. Забейте. У нас же на экзамене всё равно будут вопросы по нему, а тут из-за меня портить подготовку к экзамену? Да ну, не стоит, к тому же я читал. Интересная книга, так что мне было бы любопытно пообсуждать её.

— Эм…, — только и промычал преподаватель.

— А ты такой же, как и большинство этих. Чёртов эгоист. Показушник! — крикнул позади меня Семён, буйный и циничный одногруппник.

— Чего? Показушник?

— Именно!

— Семён, заткнись! — закричала Нина.

— Нет блядь, я не заткнусь! Стоило только ему прийти, как все полезли спрашивать, как у него дела, всё ли нормально, надо ли чем помочь и прочая хрень. А вы забыли, что кое-кому мы не можем помочь? Не можем спросить, всё ли у неё нормально? Забыли?! Зато Ваня теперь в центре внимания, браво. Ещё и с барского плеча даёшь разрешение на знакомство с темой самоубийства. Спасибо, что бы мы без тебя делали?

— Сёма, завали ебало! — кричала Нина и встала со своего места и направилась к Семёну со сжатыми в кулак ладонями.

— Я же сказал, что не заткнусь! И хорош орать, Нина. Это ведь твоя подруга! Этот показушник всё предусмотрел. Написал предсмертный трактат. Нажрался слабительным, чтобы при возможной, я подчеркну здесь слово возможной, смерти его не нашли в собственном дерьме. Ещё и описал свой план в этом трактате, который не прятал. А не прятал почему? Правильно, чтобы его нашёл друг и спас. Вот и всё!

— Я… А куда мне было его прятать? В жопу что ли? Я закинул его подальше в свой отдел письменного стола и всё!

— Да, молодец. Всё предусмотрел. Чтобы не было сильно больно ещё и нажрался обезболивающими. Молодец. Классная, не совсем противная смерть. Как же сука жаль, что кто-то решил не париться над своим внешним видом после смерти, правда?! — заорал Семён и из его глаз потекли слёзы.

— Семён, хватит, — сказала Нина, которая подошла к нему и схватила его за руку, грозя кулаком.

— Как же сука жаль, что кто-то решил просто броситься под поезд метро, — тихо сказал Семён.

— Что? О чём ты? О ком ты?! — быстро спросил я. Удары сердца уже были ощутимы в голове.

— Что? Ты не знаешь? — тяжело спросил Семён, посмотрев на меня, после чего опустил голову на парту. — Боже.

— Не знаю чего? — спросил я.

— Вань, успокойся, пожалуйста. Тебе нельзя переживать и волноваться. Прошу тебя, успокойся, — говорила спокойным тоном Нина, подходя ко мне.

— Не знаю чего?! — закричал я и почувствовал, как меня всего трясёт.

— Вань, — начала говорить Соня, — пожалуйста, успокойся.

— Я не успокоюсь, пока вы мне не скажете, о чём только что говорил Семён. Кто, мать вашу, бросился под метро?! Говорите! И ни шагу ко мне!