И останется только пепел

– Оправдывать меня. Не Генри сделал меня тем, кто я есть. Не моя мать сделала меня таким. Я сам стал тем, кто я есть. – Его глаза, полные ярости, встретились с ее глазами. – Я вижу, как разные оправдания мысленно проносятся в твоей голове. Если бы Генри не хвалил меня, то я бы не делал ужасных вещей. Если бы Генри не приводил мне людей и не позволял мне их истязать, если бы Генри не гарантировал отстутствие ответственности за преступления… если, если, если. Если бы все было иначе, то кем бы я стал?

Нита не стала этого отрицать. Маленькая предательская часть ее хотела видеть Ковита трагической фигурой, выросшей под дурным влиянием.

– Но истина такова. Вне зависимости от того, какое количество «если» изменилось бы, очевидно, я все равно стал бы собой. Может быть, не совсем таким, каков я сейчас здесь, с тобой. Но я всегда был занни, Нита. Мне нравится, что я такой. Мне нравится охотиться на людей.

Она отдернула руку и прищурилась.

– Поверь мне, Ковит, я знаю. Я была там, когда ты пытал Миреллу.

Иногда в тишине ей казалось, что она все еще слышит крики Миреллы и смех Ковита.

Он моргнул и отвернулся.

– Прости. Я просто хочу, чтобы ты не перестала видеть меня. Знаю, многие рассматривают меня как орудие пыток. Но другая сторона медали – это когда кто-то ищет оправдание моим поступкам. Когда видят в них трагическое прошлое. В том, кто я. Как будто то, кто ты, определяет то, кто ты по своей сути.

Уголки его губ изогнулись в мягкой и вместе с тем жестокой улыбке.

– Однажды ты сказала мне, что я мог бы получать боль в отделениях скорой помощи больниц. Или, может быть, в палатах паллиативной помощи. Ты права, мог бы. Но это мой выбор так не делать.

Ковит снова лег.

– Каждый раз, когда кто-то, думая обо мне, представляет меня в другой жизни, он забирает мой выбор. Создается впечатление, что меня втиснули в ту жизнь, которой я для себя не хотел. – Он закрыл глаза. – Меня лишают власти над моей жизнью. В сознании мыслящих таким образом я превращаюсь в того, кем не являюсь. В чем тогда их отличие от людей, считающих меня орудием пыток и монстром?

Нита медленно моргнула.

– Полагаю, что ни в чем. Те же яйца, только в профиль.

– Именно. – Он снова одарил ее улыбкой, мягкой и искренней, с грустным и в то же время радостным выражением лица. – Я не хорошая личность. Но я личность. Я сделал свой собственный выбор.

Нита смотрела на него. Она думала о том, как долго хотела уйти от матери, как долго копила и мечтала о колледже. Какой прекрасной была возможность сбежать с Фабрисио и не оказаться проданной на черный рынок.

И как она ею не воспользовалась. Мысль о побеге даже не пришла ей в голову.

Только теперь, когда ее насильно вырвали из-под влияния матери, она, наконец, смогла сказать «нет». Отказать матери и пойти своим путем.

Нита гадала, действительно ли Ковит делал выбор самостоятельно, когда жил с Генри, или же он цеплялся за иллюзию контроля над своей жизнью, поскольку на самом деле у него было слишком мало власти над ней. Она решила, что единственный способ узнать это – понаблюдать, как он станет справляться, вырвавшись из-под опеки. Будет ли он придерживаться того пути, по которому его пустили, или же выберет другой.

То же самое можно было сказать и о самой Ните.

– Выбор, – пробормотала она себе под нос, – почти всегда вызывает сожаление.

Ковит закрыл глаза.

– Ты спрашиваешь меня, жалею ли я о чем-нибудь?

– Полагаю, что да.

Он мягко улыбнулся.

– О многом. Существует ли кто-то, не испытывающий сожалений?

Ее лицо тоже расплылось в улыбке.

– Сомневаюсь.

Некоторое время Ковит молчал, а потом прошептал:

– Я жалею, что доверял Генри.

Нита ждала, пока он пояснит, ковыряя нитки на джинсах.

– Жалею, что позволил ослепить себя. Я действительно любил его. Он видел меня в мои худшие времена и все равно принял меня. Я решил, это по-своему означало, что он тоже любит меня.

Ковит вздохнул.

– Но он не любил меня. Он любил силу, которую я собой представляю. Я был занни, оказавшимся полностью под его контролем. Я был инструментом в его руках, очень редким и опасным. Он использовал меня, чтобы показать всем, кто он такой.

Ковит закрыл глаза.

– Но, в отличие от инструмента, у меня имелись внутренние ограничения, которые я не мог преступить. В самом начале я их озвучил. Я не причинил бы вреда детям. Я не стал бы есть боль сексуального характера. Я не причинил бы боль своим друзьям.

– Но он не прислушался к этому, – мягко сказала Нита.

– Я считал, что прислушался. Он никогда переступал черту, никогда не просил меня об этом. Пока не привел ко мне Мэтта. И когда я напомнил ему о границах, он… – Тут из груди Ковита вырвался резкий смешок. – Знаешь, что он сказал?

Нита не была уверена, что хочет узнать.

– Что?

– У монстров не бывает друзей. – Ковит отвел взгляд. – Он никогда раньше не называл меня монстром. Другие называли – и это совершенно правильно. Я один из них, я первый признаю это. Но оказалось, он считал меня просто…

Нита все поняла.

– Он никогда не считал тебя личностью.