И отрет Бог всякую слезу

Говорят, Господь иногда забирает душу человека раньше его смерти. Тело еще ходит по земле, дышит, разговаривает, пьет самогон, но сны ему больше не снятся. А если и снятся, то какие-то кровавые тени или бескрайние тоскливые болота, где он бродит в сырых туманах в полном одиночестве. Он забыл, что есть Бог, — спящая память смутно подсказывает, что есть кто-то, кто может вывести его на дорогу, но как Его позвать, капитану «Митте» вспомнить уже не удавалось.

Вся его дальнейшая судьба была лишь инерционным движением его выбора.

Места лейтенанта и его бойцов на нарах заняли другие. Пленные все продолжали прибывать. Начались затяжные дожди, земляной пол в бараке превратился в грязь. С прорех крыши лились струйки воды. И просовывая по ночам руки в рукава тонкой гимнастерки, поднимая воротник на лицо, Саша часто думал о том, что, человек действительно не знает, что для него хорошо, а что плохо.

Потому что еще неизвестно, кому больше повезло, — взявшему на себя его судьбу сибиряку, засыпанному землей в общей яме в ста метрах от лагеря, — или ему, оставшемуся жить, чтобы мучиться и умирать еще тысячи раз.

XVI

Весть о том, что в Масюковщине открылся лагерь для военнопленных, облетела всю округу. По вечерам за ограждением собиралась толпа гражданских. Это были в основном женщины, искавшие своих мужей, братьев и сыновей.

— Боря! — неслось над лагерем с вольной стороны. — Юра…! Степцов Иван, люди, милые, может, слышал кто? Иван Степцов, передайте, его мама ищет…! Лейтенант Изюмов Николай…, Коленька!

Лейтенант Николай Изюмов, мертвый, изуродованный, без рук и лица, полузасыпанный землей, лежал сейчас возле искореженной противотанковой пушки, одиноко стоящей на опушке леса под станцией Гатово, до последнего мгновения так и не отступив с вверенного ему рубежа. Рядом в разных позах лежали останки его солдат. Но мать об этом не знала и каждый день приходила к забору в отчаянной надежде увидеть сына живым. Невысокая сухая женщина в сером платке говорила себе, что она обязательно его найдет, день за днем живя только этой надеждой, потому что это страшно, когда человеку больше нечего ждать.

Другие никого не искали, они просто приносили к забору еду. Говорят, что конец света означает не окончание света вообще, а конец света Божьего, освещающего каждого человека, приходящего в мир. Конец жалости, милосердия и сострадания. Если это так, то до него было еще далеко. Люди, — особенно женщины, особенно одинокие, — те, кто до войны жалел голубей и кошек больше, чем людей, несли пленным последнее, — вареную картошку, сухари, лук, и обязательно что-нибудь для полицаев, чтобы они передали продукты в лагерь. Это для правительства, ну, и для тех, кому просто необходимо кого-то попрекать, пленные были изменниками, а для этих женщин они оставались несчастными мальчишками со страшной судьбой.

Дети близлежащих деревень воровали дома у мамок хлеб, чтобы перебросить его через ряды колючей проволоки.

По лагерю ходили слухи об одной крестьянке в накинутом на волосы черном платке. Говорили, что она два дня подряд подходила к лагерю, но стояла чуть в стороне от остальных, внимательно наблюдая за охраняющими запретку полицаями. По каким-то своим признакам она вычислила среди них старшего, и на третий день принесла ему плетеную корзину, в которой лежали яйца, сливочное масло, огромный кусок сала и бутыль с мутным самогоном. Кроме корзины женщина передала полицейскому золотые сережки и колечко, завернутые в тряпочку.

— Ладно, баба. Забирай. Который из них твой? — нехотя согласился полицай, пряча золото в карман широкого галифе и принимая корзину с продуктами.

— Вася…! — крикнула женщина, подойдя к ограждению, за которым, протягивая руки сквозь проволоку, стояли сотни изможденных военнопленных. — «Я Вася», — тут же отозвался кто-то из них.

— Вот его. Муж мой, — волнуясь, попросила крестьянка.

— Ладно. Жди здесь.

Полицейский пошел в лагерь, поговорил с всесильным Мирченко, и тому как-то удалось решить этот вопрос с немцами. Через полчаса тот же полицейский вывел за ворота совершенно ошеломленного парня в рваной гимнастерке. Кисть его левой руки была замотана черными от заскорузлой корки крови бинтами. Парень растеряно улыбался, еще не веря в случившееся. Что это был за Вася, и Вася ли он вообще, осталось загадкой. Они с женщиной явно не знали друг друга. Он просто отозвался на ее крик. Может она, устав от беспросветного одиночества, хотела приобрести себе мужа, в надежде, что он будет ее благодарить всю оставшуюся жизнь, может ей был нужен работник, может она преследовала какие-то другие, абсолютно прозаические, земные цели, кто знает…? Но наблюдающим за их уходом пленным хотелось верить, что она просто спасла его, потому что знала, что спасая одного, спасаешь целый мир.