И отрет Бог всякую слезу

— Теперь тебя постоянно проверять будут, Бортников, — зло сказал Саше вечером второго дня староста сектора. — Теперь ты головная боль для всего барака. Будут по ночам приходить, фонариком светить. Надо бы тебя сплавить в офицерский барак для спокойствия, но ведь ты там сдохнешь через неделю. Там ни крыши, ни воды, и баланда наполовину урезана….. Сейчас сиди тихо, как мыша! За тобой теперь все стукачи барака смотреть будут. Одно замечание и пойдешь в карцер, раком под проволокой стоять…. И чего ты успел натворить, а, Бортников?

Прошла целая неделя, когда к Саше перед отбоем подошел тот же самый молодой чернявый полицай с кубанским чубом из-под пилотки.

На этот раз он смотрел прищурено, настороженно, оглядывался на стоящих возле барака пленных.

— Держи, комсюк. Спрячь сразу в карман — тихо произнес он, незаметным жестом передав Саше записку.

«Дорогой Саша», — писалось в записке крупным детским подчерком. — «Прости, что ничего не получилось, только зря обнадежила. Мой друг говорит, что не может тебе помочь, потому что ты находишься под наблюдением. По той же причине охранники не хотят устроить нам свидание. Через них я буду тебе передавать продукты. Не отчаивайся, я буду искать другие возможности. Может, я сумею выйти на ваше непосредственное начальство. Целую Алла».

А внизу стояла приписка: «Стояла возле лагеря целый день. Видела твою маму и сестру. Мы не разговаривали. Надеюсь, они до тебя докричались».

Отказываясь что-нибудь понимать, Саша порвал записку на мелкие клочки.

XVIII

Война все смешала, перепутала. Можно было находиться совсем рядом друг от друга, но так и не встретится. Всему виной был случай, непонятная нам воля небес. Мама Саши и его семилетняя сестра Ириша все лето прожили в деревне Ждановичи, в доме бабушки, всего в трех километрах от лагеря военнопленных, где с июля находился Саша, но мать об этом так и не узнала. Знала бы — на коленях туда поползла.

Она действительно несколько раз подходила к лагерю, но искала здесь вовсе не его. Ее приход явился следствием одного непонятного происшествия.

Как уже говорилось, мать Саши Антонина Павловна решила не возвращаться в Минск. На Сторожовке не было ни воды, ни электричества, а в деревне все под рукой, — колодец огород и дрова в лесу. Смутные времена лучше переждать в деревне. Кроме того, где еще чувствовать себя в безопасности как не в родительском доме? Одну из комнат бабушкиного дома занимала ее случайная попутчица из сгоревшей в лесу машины. С ней была ее дочь, почти ровесница Ирины по имени Соня. Молодая красивая женщина была женой какого-то видного партийного работника. Ей с дочерью нельзя было возвращаться в Минск. Поэтому женщина сразу согласилась, когда Антонина Павловна предложила ей с дочерью пожить в Ждановичах.

Как-то вечером женщины допоздна засиделись в комнате при свете керосиновой лампы. Уже собирались расходиться по кроватям, когда в окно послышался осторожный, тихий стук. Выйдя во двор в одной ночной сорочке, Антонина Павловна разглядела в темноте жмущуюся к стене мужскую фигуру.

— Мать, я свой. Из лагеря сбежал. Поесть бы мне чего, а? — зашептала фигура.

Первым желанием Антонины Павловны было немедленно закрыть за собой дверь и задвинуть засов. За любую помощь советским солдатам полагался расстрел. И все-таки она впустила его в дом, — не потому что была смелой, не потому что была какой-то особо сострадательной женщиной, а потому что просто не смогла сказать «нет».

— Сейчас соберу. Только быстро. Поешь уже в лесу, — проклиная себя за мягкость, сказала Антонина Павловна, когда красноармеец зашел в дом. Сбежавший солдат оказался совсем молодым, на вид ему было лет восемнадцать. Высокий, грязный, тощий, в рваной гимнастерке и пилотке без звездочки.

— Мать, будь доброй до конца. Переодеться бы мне во что, — принимая узелок с вареной картошкой и хлебом, хрипло попросил солдат, заглядывая ей в глаза. Чуть не подвывая, Антонина Павловна стала торопливо выдвигать ящики комода, в поисках мужских вещей. Через минуту в руках парня оказалась пахнущая нафталином белая рубашка без пуговиц, и какие-то старые штаны.

— Ботинок нет. Найдешь где-нибудь. Все, давай, уходи, уходи. У нас дети…. — почти умоляя, просила Антонина Павловна, подталкивая его к выходу. Лампу она оставила на столе, ярким пятном она освещала стоящую рядом в рамке старую фотографию, где были запечены еще молодая, улыбающаяся Антонина и ее такой же молодой муж.

— Кто это? — взглянув на снимок, сделал удивленные глаза красноармеец.

— Мой муж. Он пропал без вести, — ответила Антонина Павловна. И тут же, чуть не охнула от предчувствия. — А ты что, с ним встречался?

— Да мы с ним в лагере сидели, — воскликнул боец. — Рядом на нарах спали! Иван…. Иван….

— Бортников, — бледнея, опускаясь на стул, произнесла Антонина Павловна. Мать Сони быстро налила ей стакан воды.