И оживут слова

Некоторое время он молчал, переваривая мои слова, а я запоздало подумала, что от волнения снова говорила слишком быстро и, возможно, он чего-то не понял. Но потом он заговорил:

– В монастыре меня многому учили. Правда многому. Я – тот, кто ведает. Но никогда никто даже не обмолвился о том, откуда приходят прядущие. «Из ниоткуда», – говорится во всех сказаниях. Но так ведь не бывает. Мне всегда казалось, что должно быть какое-то место. И вот оно – другой мир, который очень отличается от нашего. Чем еще отличается?

– Мой мир… современней.

Альгидрас нахмурился:

– Объясни. Я не понимаю.

– Понимаешь, таким, – я обвела рукой двор, – наш мир был несколько веков назад. Сейчас у нас все иначе. Мы живем в городах. И они не такие. У нас каменные высокие… прямо очень высокие дома. Есть самолеты – машины, которые летают по небу, электричество. Это… свет, например. Энергия вырабатывается разными способами. От солнца, от ветра. Искусственно. Это сложно. И я не очень хорошо разбираюсь в деталях. Я всего лишь переводчик.

Я виновато пожала плечами и только тут обратила внимание на то, как задумчиво смотрит на меня Альгидрас. Я испугалась, что он воспринял мои слова как бред и сейчас просто рассмеется, потому что Свирь была невероятно далека от полетов по небу. Спасибо, я еще про Гагарина не рассказала. Надо было как-то иначе, а теперь уже поздно. Я набрала в грудь воздуха, чтобы попросить Альгидраса не считать меня сумасшедшей, когда он задумчиво проговорил:

– Старше.

От неожиданности поперхнувшись воздухом, я откашлялась и просипела:

– Что, прости?

– Ваш мир старше! Интересно.

– Тебе это о чем-то говорит? – мне не удалось скрыть облегчение в голосе. Оказывается, он верит.

Альгидрас посмотрел на меня с легкой досадой. Так мужчины смотрели здесь на неразумных баб, которые пытаются влезать в их дела.

– А еще у нас женщины давно равны мужчинам. Так что можешь отбросить свои замашки и притвориться, что говоришь, например, с Радимом.

– На равных, говоришь? – он насмешливо приподнял бровь, и мне стало смешно, потому что, если он планировал выглядеть снисходительно, не стоило так делать. Лет пять себе убавил. Мои губы все-таки расплылись в улыбке.

– Прекрати, а? – попросила я.

– Хорошо, – он посерьезнел: – Ты можешь точно сказать: сколько времени между нами?

Я задумалась. Как можно оценить развитие мира? По религии? Здесь вовсю процветало язычество, и никакого намека на принятие единой религии, по аналогии с христианством в нашем мире, я пока не заметила. По уровню же развития… Я тяжело вздохнула, понимая, что полный профан в этом. Ну что ж я такой нелепый прядущий? Никакой пользы от моих знаний! Почему я?

– Я бы сказала, веков десять. Век – это сто лет у нас. Но я не уверена. Понимаешь, я не очень сильна в древней истории и не могу определить эпоху по осколку глиняного горшка. Я прикинула по периоду, когда стала распространяться религия. Это… сложно объяснить. Раньше мы поклонялись Солнцу, тотемным животным. Было много богов. А потом приняли христианство. А в нем Бог – един. Тебе бы сюда историка или теолога. Я, боюсь, вправду не смогу помочь.

Я снова виновато посмотрела на Альгидраса и не поняла выражение его лица. Хотелось бы думать, что это было восхищение. Только вряд ли.

– Ты хоть что-то понял из моего рассказа? – нервно усмехнулась я.

Он медленно кивнул, все еще разглядывая меня с непонятным выражением лица.

– Мне нужно подумать.

– Я могу еще как-то тебе помочь?

Он качнул головой, а потом снова невпопад повторил:

– Не доверяй никому, слышишь? – и серьезно добавил: – Меньше всего мне. Если Святыня нас разведет по разные стороны, я ничего не смогу сделать. А она разведет.

– А если просто отказаться от нее?

– Уже не могу, – он усмехнулся.

– А ей можно сопротивляться?

– Ни разу не слышал, чтобы у кого-то получилось.

– А может, они просто не пробовали?

Он снова невесело усмехнулся:

– Она уничтожила целый остров. Целый род. «Да не прервется род». Так было сказано в старых свитках. Мы всегда думали, что хванский род. А оказалось, что хранитель Святыни лишь глава рода. Это о нем уговор. Его род не прервется. А остальных…

Альгидрас рассмеялся. Только не было в том смехе ни капли веселья.

– Вот и вышло: они умерли, а я – нет.

– Младший сын старосты… – пробормотала я.

Он кивнул и хмуро посмотрел себе под ноги. Потом оглядел свою мокрую рубаху, задрал рукав, проверил повязку, не намокла ли, что-то там поправил и только потом поднял взгляд на меня.

– Вот ты хочешь верить. И они хотели. И не стало целого народа. И это не сказание, а быль, – его взгляд был тяжелым.

– Как они погибли, Альгидрас? – я спросила едва слышно, но он вздрогнул, как от резкого окрика.

– Зачем тебе?

– Я хочу понять.

– Их убили. Квары.

Но что тогда из сна правда, а что – нет?

– Почему не убили тебя?

Он рассмеялся, а я поспешила добавить:

– Прости, я понимаю, что это ужасный вопрос, но я на самом деле хочу разобраться, что из увиденного мной – правда.

– Я предал свой род, потому остался жив. Понятно? – жестко произнес Альгидрас, глядя мне в глаза.

Я отшатнулась, прикрыв рот ладонью.

– Предал? Почему? Как?