И оживут слова, часть II

— Сколько ей было лет?

— Она была старше на пять весен.

«Как и я», — мелькнуло в моей голове.

— Что было потом?

— Потом я понял, что могу до скончания дней пинать камни на острове и ненавидеть старосту. Это не изменит ничего. Потому я просто принял это.

— То, что она принадлежит другим мужчинам, раз за разом? — мне на самом деле очень сложно было поверить в то, что мужчина способен смириться с подобным.

Альгидрас усмехнулся, не открывая глаз.

— Она не принадлежала им. Никому из них. Она не принадлежала даже мне — лишь Святыне. И та требовала служения, как ты и сказала, раз за разом. А потом Святыня позволила убить весь род. Моего отца, братьев, сестер, племянников, старую бабку, Альмиру… Мне не за что ее любить, — просто закончил он.

— Мне жаль, — пробормотала я.

Он ничего не ответил. Желая сменить неприятную тему, я попросила:

— Покажи книгу.

Альгидрас тут же переместился к скамье и подтянул сверток поближе. Я невольно моргнула, потому что едва успела отследить его движение: настолько оно вышло плавным и стремительным одновременно.

— Все хваны так двигались? — не удержалась я.

Он вскинул на меня удивленный взгляд.

— Ты мгновенно переместился с земли к лавке, — пояснила я.

Альгидрас посмотрел на то место, где сидел несколько секунд назад, и пожал плечами:

— Не знаю. Меня многому учил Харим. Это тоже, верно, от него. Я не замечал.

«Занятный человек был этот Харим», — подумалось мне.

Однако, стоило Альгидрасу отложить плащ в сторону и пододвинуть мне книгу, все прочие мысли тут же вылетели из головы. Я соскользнула с лавки и встала на колени рядом с ним — все равно платье стирать.

Книга была одной из тех, что мы купили на рынке. Тогда я даже не успела ее толком рассмотреть, поэтому сейчас руки сами потянулись дотронуться до темной потертой кожи. Однако в нескольких миллиметрах от обложки мои пальцы замерли.

— Можно? — нерешительно спросила я. — Не испортится?

Альгидрас, стоявший на коленях рядом со мной, усмехнулся:

— Она несколько морей проплыла и прошла десятки рук.

Я осторожно провела рукой по шершавой поверхности. Названия не было. Я открыла первую страницу.

Если что-то я и любила в жизни беззаветной и непроходящей любовью, так это книги. Их вид и запах успокаивали меня до состояния полного умиротворения и гармонии с миром. И вот сейчас я позабыла обо всем на свете, потому что (страшно представить!) в моих руках была древняя книга.

И то, что она была на незнакомом языке, не имело никакого значения. Меня повергал в трепет сам факт ее старины. Я, затаив дыхание, смотрела на витиеватые письмена и понимала, что эти же элементы встречались в большинстве узоров Альгидраса.

— Какой это язык? — спросила я.

— Старо-кварский, — ответил он.

— Почему ты пишешь на старо-кварском?

Боковым зрением я увидела, как Альгидрас рядом со мной нахмурился. В первый момент он ничего не ответил, и я уточнила:

— Или твоя резьба на хванском и они просто похожи?

— Странно, что ты это заметила, — негромко откликнулся он, словно тянул время.

— Я лингвист, — пояснила я и, наткнувшись на вопросительный взгляд, закончила мысль: — Разбираться в языках — моя работа.

— Ты знаешь много языков? — он определенно тянул время!

— Не столько, сколько ты. Всего лишь два. Но я понимаю принципы устройства языка. Если они схожи, значит, когда-то были едины.

Я старалась говорить как можно проще, чтобы он понял, и все время ловила себя на мысли, что он поймет и так — я слишком его недооцениваю. Альгидрас несколько мгновений смотрел на меня очень внимательно, и я привычно смутилась под его взглядом, потому вздохнула почти с облегчением, когда он отвел глаза, и, посмотрев в книгу, провел пальцем по строчке и сказал:

— Моя резьба на старо-кварском. Ему меня обучил Харим. В монастыре меня учили тому, на каком квары говорят сейчас. Он меньше похож на хванский. Хотя все равно похож. Они будто… будто два брата, только… словно не видели друг друга веками, вот и изменились.

Альгидрас замолчал, а я подумала, что это открытие вряд ли понравилось бы кому-то в княжестве, веками воюющем с кварами.

— Ты с кем-нибудь говорил об этом?

Он покачал головой, подтверждая мои подозрения.

— Я — последний из хванов. И, как ты уже знаешь, далеко не лучший из рода.

Я могла бы поспорить с таким самоуничижительным заявлением, но не стала.

— Как ты думаешь, что будет, если кто-то здесь узнает, что я пишу на кварском? Пусть и на старом?

— Плохо будет, — озвучила очевидное я.

— Радим нашел меня в доме после обряда. То, что я хванец, — лишь с моих слов. В защиту сказать некому. Поначалу и в Свири о том шептались, да Радим быстро управу на болтунов нашел. Только они правы. Я для них — чужеземец без прошлого.