И оживут слова, часть II

— Неважно дальше. Важно то, что в разные годы трое учеников умерли в монастыре от неведомой хвори. Все трое — хванцы. Оказалось, Алвар знал о письменах еще до меня и просто проверял, сколько из того ведомо мне. Спрашивал про разное. А я, дурак, рассказывал. Думал, что друга там встретил. А он все время знал и про Святыню, и про свитки, и про пророчества разные. И о моем будущем все знал, оттого и смотрел так все время, и держал рядом с собой. Когда он сдал меня на расправу брату Сумирану — это старейший из братьев, я думал, что тоже умру. Но выжил. Алвар после наказания пришел ко мне. Орехи в меду принес, будто я дите малое, говорил что-то. Были бы у меня силы, убил бы его в тот момент, — невпопад закончил Альгидрас, продолжая водить пальцами по скамье, и мое сердце неприятно замирало, потому что я все время ожидала, что острая щепка вонзится ему под кожу.

Он же словно этого и добивался. Я смотрела на его руку и думала о том, что сейчас услышала. Алвар, которого Альгидрас считал другом, просто использовал наивного мальчишку.

— Он защищал какую-то тайну?

— О да! — неприятно усмехнулся Альгидрас. — Ту же, которую защищали века до него. Отчего и гибли слишком любопытные.

— Но ты не погиб.

— Явно не от доброты Алвара, — Альгидрас хлопнул ладонью по скамье и придвинул к себе книгу. — Я покажу тебе Деву.

— Ты не погиб, — повторила я, перехватывая его запястье и не давая перевернуть страницу. — Ты обижен на него за предательство, но ты ведь выжил. Хотя сам признаешь, что других убили.

Альгидрас повернулся ко мне и вновь жестко усмехнулся:

— Это означает лишь то, что он знал, для чего я нужен в будущем. Знал, что однажды отдаст меня проклятой Святыне и каждый мой вдох будет принадлежать ей. Это лучшая месть, какая только может быть.

— В твоих словах явно что-то не сходится.

Альгидрас попытался выдернуть запястье, но я не разжала пальцы.

— Мы будем продолжать говорить об Алваре? — недовольно спросил он.

— Да. Потому что тебя это волнует.

— Ничего меня не волнует! — огрызнулся он, тем самым подтверждая обратное.

— Можешь думать, что угодно. Только со стороны видно, что тебе есть за что его ненавидеть и мстить. Но ему за что мстить тебе?

Альгидрас открыл рот, закрыл, снова открыл, потом что-то зло пробормотал по-хвански и резко выдернул руку из моей хватки. Мне же очень захотелось встретиться с этим самым Алваром, умудрившимся так достать непробиваемого с виду Альгидраса.

— Княжич, конечно, рисовать не умеет, но, как по мне, так он нарисовал вот это.

С этим словами Альгидрас вновь принялся листать книгу безо всякого пиетета, резко переворачивая страницы. Когда же он пододвинул книгу ко мне, я замерла и едва не расхохоталась, потому что в древнем манускрипте вдруг увидела то, что накорябал Миролюб на куске коры. И каким бы плохим художником он не был, основные черты Девы были переданы четко. Я смотрела на нарисованную женщину, вытягивающую вперед руки. На правой ладони покоилась чаша с огнем, на левой — шар. Я внимательно вглядывалась в черные линии и чувствовала какой-то мистический страх. Мне чудилось, что от нарисованной фигуры исходит сила. Странное это было ощущение. Я посмотрела на строчки, витиеватой вязью разрисовавшие страницы, и поняла, что мне очень не хватает возможности их понимать.

— Что здесь написано? — шепотом спросила я.

— Что в ней вместилось все сущее. Силы земли и неба. И что тот, кто сумеет их обуздать, станет повелителем самого времени.

Я нахмурилась и перевела взгляд на Альгидраса. Тот тоже хмурился, но мне показалось, что делал это в продолжение нашего разговора об Алваре.

— Это какое-то иносказание? — напрямую спросила я.

— Что? — не понял Альгидрас.

— Что они понимают под фразой «повелитель времени»?

Альгидрас лишь медленно покачал головой, глядя на рисунок. Я задумалась. Ну, не просто же так они об этом написали?

— А что можешь ты? — спросила я у хванца.

Тот недоуменно наморщил лоб:

— О чем ты?

— Ты служишь святыне. Что можешь ты из того, чего не могут другие? Прости, но я не верю, что единственная способность, которой наделила тебя святыня — это чувствовать меня. Это же глупо.

Альгидрас пожевал губу:

— Я уже говорил тебе, я знаю то, что должен сделать. Чаще с Радимом. Порой с княжичем. А вот с тобой такого нет. С тобой я просто… — он запнулся, подыскивая слова, провел пальцами по скамейке, словно на ней была скатерть, и он ее разглаживал, и наконец проговорил: — С тобой я просто… чувствую.

Я понимала, что эти слова ничего не значат, что это все ненастоящее, навеянное, но отчего-то вздрогнула. Я опустила взгляд на его руки и, глядя на то, как его пальцы скользят по неровной поверхности скамьи снова и снова, подумала: «А что для него значит это чувство? Со мной все понятно, иногда мне даже дышать тяжело… А вот как дело обстоит с ним?». Мне очень хотелось его расспросить, но я понимала, что это глупо и что один раз мне уже было сказано, что это все ненастоящее и он просто научился с этим справляться. А что делать мне? Тоже учиться? Но я боюсь, у меня не хватит времени.