И оживут слова, часть IV

На террасу поднялась Грана, и я встала с циновки, потому что мне было неловко сидеть в присутствии женщины вдвое старше меня. Грит посмотрел на меня, потом на Грану и указал бабушке на место у стола. Та просветлела и присела рядом со мной.

Грит пожелал нам приятного аппетита, и мы были вынуждены присоединиться к трапезе. Я отщипывала ягоды от ветки винограда и изо всех сил делала вид, что меня совсем не волнует пристальный взгляд Грита.

Наконец Грана нарушила тишину, спросив, добрым ли был поход. Я едва не застонала, потому что обсуждение похода — это явна не та тема, которая сейчас способна была поднять Гриту настроение. Однако, к моему удивлению, он довольно спокойно принялся рассказывать о походе. Говорил он медленно, но я все равно почти ничего не поняла. Разобрала только, что все остались живы-здоровы и что на острове теперь гости. Ну, это я и без него знала. Зато Грана была явно счастлива, потому что, похоже, ей нечасто удавалось получить порцию внимания от собственного внука. А еще, хоть я и не видела Грану с другими ее внуками, мне почему-то казалось, что она любит непутевого Грита больше остальных и очень страдает от его отношения к ней.

Вскоре Грана извинилась и оставила нас одних. Я попыталась было ее удержать, но она сослалась на усталость, хотя я прекрасно понимала, что она делает это, чтобы угодить Гриту. В принципе, это даже не было подлым поступком с ее стороны, потому что я была женщиной свободной, а Грит со мной вел себя вполне пристойно. Оставалось только надеяться, что так продолжится и дальше.

Стоило Гране уйти, как Грит прислонился спиной к стене и принялся меня рассматривать. Под его внимательным взглядом мне было очень неуютно, но я старалась не подавать виду.

— Тебе нравится здесь? — наконец спросил он.

— На острове или в доме Граны? — спросила я.

— И там, и там, — улыбнулся он.

— Остров красивый, а Грана добра ко мне.

На этом мой словарный запас, соответствующий ситуации, к несчастью, закончился. Но Гриту, кажется, этого хватило.

— Красивая, — медленно произнес он, перестав улыбаться.

Мой желудок сжался, потому что я как-то сразу поняла, что игры закончились.

— Я хочу, чтобы ты жила в моем доме, — медленно, едва ли не по слогам, произнес Грит. — Вам с сыном там будет безопасно.

Я растянула губы в улыбке и прошептала:

— Я не понимаю.

Грит встал с циновки, и я тоже вскочила, едва не перевернув блюдо с виноградом, которое стояло у края столика. Грит бросил взгляд на рассыпавшиеся по столу виноградины, а потом не спеша приблизился ко мне. Я начала отступать, понимая, что за моей спиной перила террасы и юбка не позволит мне быстро через них перебраться.

— Почему ты меня боишься? — подойдя ко мне почти вплотную, уточнил Грит.

Я нервно пожала плечами, не зная, что ответить. Если бы мы говорили на одном языке, я бы сказала ему, что мне не нравится то, как он ведет себя с Граной, меня пугают слухи, которые ходят о нем здесь. Но выразить все это мне, увы, не хватало словарного запаса.

Грит понял, что ответа не дождется, и, стараясь не делать резких движений, поднял руку, будто всерьез боялся, что я отскочу. Я бы, признаться, отскочила, если бы моя поясница не упиралась в перила. Пальцы Грита были шершавыми и очень горячими. Он осторожно провел ими по моей щеке и я, собрав все свое мужество, произнесла:

— Я не могу.

— Почему? — спросил Грит, не убирая руку. Он стоял так близко, что непременно должен был слышать, как колотится мое сердце.

— Я тебя не люблю, — простодушно ответила я и зажмурилась от собственной глупости.

Кто меня будет спрашивать: люблю или не люблю? Услышав смешок Грита, я открыла глаза. Его пальцы скользнув с моей щеки, коснулись моего подбородка.

— А кого любишь? — спросил он.

— А ты? — спросила я в ответ, потому что твердить о любви к погибшему отцу своего сына было как минимум глупо.

Брови Грита взлетели вверх, и я перестала дышать. Спросить об этом было невиданной дерзостью? Я нарушила обычай? Я должна была это знать?

— Почему ты так смотришь? — прошептала я, руша всю легенду о том, что почти не говорю на кварском.

— Меня никто об этом не спрашивал, — медленно ответил Грит.

— Сколько тебе… весен?

— Двадцать пять.

— Почему ты не любишь Грану?

Я не знаю, откуда во мне взялась смелость задавать Гриту вопросы один за одним. Но так мне было спокойнее, потому что он, кажется, незаметно для себя самого отступил на шаг назад и сложил руки на груди.

— Мой отец был старейшиной, — медленно произнес Грит, и в его взгляде появилось что-то новое. — Меня воспитывали новым старейшиной.

Он говорил с паузами, явно упрощая речь, чтобы я точно поняла.

— Я не хотел быть старейшиной. Я хотел видеть отца живым. Но была война. Давно. Иногда отец надолго уходил в море. Привозил трофеи, рабов. Я оставался за него. А потом я упросил взять меня в поход. Брат отца был против. Но отец мне позволил. Это была кровавая война. Я не буду о ней говорить. Отцу приказали напасть на остров. Священный. Отец не хотел.