И оживут слова

Злата бросилась нас снова кормить. Есть мне совсем не хотелось, но было приятно сидеть с ними за одним столом и слушать ничего не значащую болтовню. Уютно. Спокойно. Совсем по-семейному.

Я почти не удивилась, когда Альгидрас сообщил Злате, что отведет меня домой. Та посмотрела на него украдкой, улыбнулась мне и сердечно с нами распрощалась.

На улице на нас снова обращали внимание. Видимо, все-таки побратим воеводы не часто ходил рука об руку с его сестрой. Однако никто нас не останавливал и не окликал. Здоровались, и все. Это было странно: я-то ожидала, что вся Свирь будет поздравлять хванца с удачным выстрелом. Но действительность заставила меня вспомнить слова свирского воина, сказанные вчера: «Свирь — дом воеводы нашего. Олегу домом она никогда не станет».

Наконец мы свернули на безлюдную улочку, и Альгидрас тронул меня за рукав, привлекая внимание. Я обернулась. Он не смотрел в мою сторону, просто сказал на грани слышимости:

— За ворота одна ни ногой. Есть псы в городе, нет — без разницы.

— Вчера за воротами кто-то был? — спросила я.

Альгидрас помедлил с ответом.

— Хватит молчать! — не выдержала я. — Чем больше ты молчишь, тем больше у нас проблем. Я должна знать, что ты сказал Радиму. Зачем-то же ты сообщил, что отводил меня домой.

— Я сказал дружинникам, что на улице нет света. Мы вместе отправились к воеводе. Там дом его матери, и еще он хочет знать обо всем, что со мной тут бывает. Мне пришлось идти к нему и говорить, что у дома Добронеги не горят фонари. Фитили кто-то срезал. Я пробыл до утра у Радима, пока искали, кто. Не нашли. Те фонари десяток людей зажигает да гасит. Собаки столько следов и взяли. Не казнить же их всех? Об этом никто не знает. Мы с тобой, Радим да два дружинника. Остальные, кто и видел, что света нет, худого не подумали.

— Зачем срезали фитили? — дрожащим голосом прошептала я.

Альгидрас вздохнул и четко произнес:

— Кого-то из нас хотели убить.

И зашагал дальше, я же встала как вкопанная. Он некоторое время шел, а потом, заметив, что меня рядом нет, медленно обернулся:

— Что?

— Ты сейчас пошутил? — не веря в этот абсурд, воскликнула я.

— Нет, — в его голосе слышалось даже подобие сочувствия. — Ты на самом деле уславливалась с кем-то встретиться?

Я зябко поежилась. За воротами был кто-то, готовый убить меня или Альгидраса? То есть меня кто-то всерьез собирался убить? Я даже не сразу вникла в суть вопроса, а когда вникла, просто автоматически помотала головой. Да с кем мне тут встречаться? Издевается он, что ли?

— Но кто-то знал, что ты выйдешь.

— Как кто-то мог знать, если даже я сама не знала?!

Альгидрас не ответил.

— Подожди! — озарило меня. — А… откуда ты знаешь, что хотели убить? Тебя ранили? — в ужасе воскликнула я.

— Нет, — мотнул головой Альгидрас и демонстративно двинулся дальше.

Я нагнала его в несколько шагов и пошла рядом.

— Злата сказала, что ты бережешь левый бок. Почему?

— Люблю его с детства, — огрызнулся Альгидрас и указал в сторону: — Нам сюда.

Я послушно свернула на указанную улочку. Здесь тоже было безлюдно. Как он такие улочки находит? Я покосилась на хмурого хванца и поняла, что должна узнать ранили его или нет.

— Что с боком? — требовательно спросила я, хоть и понимала, что он не ответит.

Альгидрас остановился и послушно взялся за ворот рубашки. Я тоже встала как вкопанная и неверяще уставилась на его руки. Он что? Всерьез собирается?.. Я же ждала, что он словами объяснит, что ночью стряслось.

— Оголяться здесь? — не моргнув глазом, уточнил Альгидрас и даже сделал вид, что тянет рубаху за ворот вверх.

— Ну, хватит! — разозлилась я. — Просто скажи, что случилось ночью, и все. И сейчас ты сам «создаешь вот такие трудности», — передразнила я его утренние слова.

И невиданное дело, похоже, он наконец смутился. Во всяком случае, на скулах проступили розовые пятна. Альгидрас оставил ворот рубашки в покое, потер шею поверх повязки, на миг сморщил переносицу и пробормотал:

— Прости. Я не собирался снимать. Устал просто.

Я потерла лицо руками, стараясь отогнать собственную усталость. Если я сегодня с ног валюсь, то как же ему-то тяжело.

— Ты тоже прости. Давай заключим мир.

— Мир? — Альгидрас приподнял бровь.

— У нас говорят: худой мир лучше доброй ссоры.

Он улыбнулся, словно обдумывая слова, а потом на его лицо набежала тень. Ну что опять-то?!

— Чего ты боишься? Объясни!

— Того, что нить одна! — сердито заговорил Альгидрас и пошел по дороге. Мне пришлось догонять его почти бегом. Едва мы поравнялись, как Альгидрас продолжил, не сбавляя шага: — Нить одна, а Прядущих двое! Ты думаешь, почему так не бывает? — в его голосе послышалась злость.

Я не стала сердиться в ответ, вместо этого представила себе нить. Почему нить прядет только один человек? Я вспомнила свои попытки прясть. Потому что вдвоем это неудобно. Но ведь это не буквально. Что он там говорил вчера воинам? Прядущий подхватывает нить, когда та оборваться готова? А если подхватят двое, то могут…

— Боишься, что нить оборвется?

Альгидрас не ответил, но я поняла, что угадала.

— Оборвется, это если каждый в свою сторону потянет. А если мы будем вместе…