И оживут слова

Что «все равно», я так не узнала, потому что гром-таки грянул. Смазанные петли даже не скрипнули, но Миролюб вошел в комнату довольно громко. Мне показалось, что он нарочно стукнул каблуками сапог.

— Спорите? — коротко улыбнулся он, переводя взгляд с меня на Альгидраса и обратно.

И не было в этом взгляде ни искорки веселья.

— Где Радим? — я отступила на шаг, справедливо рассудив, что стою непозволительно близко к скамье, на которой сидел Альгидрас. Только сейчас я поняла, что стояла между его разведённых коленей, нависая над хванцем в праведном гневе.

— Подойдет скоро. Злата с Добронегой тоже.

— Понятно, — пробормотала я, пригладив волосы и выдавив улыбку.

Альгидрас неслышно поднялся и двинулся к выходу.

— Не уходи, хванец. Поговорить надо.

Альгидрас замер и поднял взгляд на Миролюба.

— Сядь, где сидел! — прозвучал отрывистый приказ.

Я вздрогнула, но на меня никто не обратил внимания. Мужчины смотрели друг на друга. Альгидрас нехотя подчинился, медленно опустившись на лавку. Миролюб развернул к себе вторую лавку и подтянул ее так, чтобы сесть напротив. Я несколько мгновений смотрела на Альгидраса, прикидывая, можно ли оставить их одних, не наломает ли упрямый хванец дров, а потом поняла, что все равно придется. Женщина здесь не имела права вмешиваться в дела мужчин. То, что Всемиле давали много вольности дома, не означало, что я могу пренебрегать правилами. Тут и так хватало тех, кто плевал на эти самые правила. Я вздохнула и тихонько направилась к двери во Всемилины покои. Но не успела я сделать и пары шагов, как Миролюб ловко перехватил меня за пояс, и уже через миг я сидела на его колене, прямо напротив Альгидраса. Я пискнула от неожиданности, но решила этим и ограничиться, потому что понятия не имела, чего добивается Миролюб. Альгидрас молча проследил за этим маневром и выжидательно посмотрел на княжеского сына.

— Смуту ты вносишь в Свирь, хванец. До того уж дошло, что дружинники Радима за его спиной у меня подмоги просят.

— От меня избавиться?

— Угадал, хванец. Не хотят они новых порядков. Смута от них. С податями хорошо вышло, не спорю. И другое все хорошо бы вышло, коль не презирал бы ты Богов наших.

— Я не презираю ничьих Богов, княжич. Даже кварских.

В комнате повисла напряженная тишина. Я чуть пошевелилась, впрочем не пытаясь встать, а лишь устроилась удобнее. Но Миролюб тотчас отреагировал, сжав мою талию и притянув ближе. Я не понимала, чего он добивается, но послушно замерла.

— За такие слова можно и у позорного столба оказаться, хванец.

Я вздрогнула оттого, что позорный столб упоминался сегодня уже не в первый раз, а Альгидрас спокойно произнес:

— Я не презираю Богов. Ничьих. Потому что это глупо. Это Боги. И люди живут их волей. Это все равно что презирать море.

— Красиво баешь, — усмехнулся Миролюб. — Только Радиму от этого добра нет.

— Миролюб, — я попыталась пошевелиться, но Миролюб сжал мой бок и не позволил сдвинуться с места.

— Помолчи, ясно солнышко. Помолчи. Не делай хуже.

Я глубоко вздохнула и посмотрела на Альгидраса. Он перехватил мой взгляд и снова посмотрел на Миролюба.

— Чего ты хочешь, княжич?

— Справедливости, хванец!

— Меня у позорного столба?

— Сперва.

— Миролюб, — снова подала голос я, и снова он сжал мой бок, так, что я поморщилась.

— Ты заслуживаешь большего, чем позорный столб. По нашим законам.

— Да вы с ума тут сошли, что ли?!

Я соскочила с колен дернувшегося от моего возгласа Миролюба и повернулась к нему. Редкий момент, когда я могла посмотреть на него сверху вниз. В зеленых глазах плескалось удивление.

— Ты требуешь наказания всего лишь за то, что он ушел к Помощнице Смерти? Это справедливо, по-твоему?

— Избаловал Радим, — пробормотал Миролюб, глядя на меня все так же с удивлением. — Ох, избаловал.

— Радим здесь вообще не при чем! — взорвалась я. — И хватит меня затыкать! Почему Злате можно поперек говорить, а как я, так сразу «избаловали»?! Сам сестре позволяешь верховодить!

Я еще не договорила, а уже пожалела. Во-первых, потому что я на самом деле так не считала. Потакание сестре со стороны Миролюба отнюдь не выглядело слабостью, скорее трогательной уступкой. А во-вторых, потому что я ляпнула непозволительную дерзость мужчине. В этом мире… Это чем-то карается тут?

— Она не в себе, княжич! Перенервничала на торгах, — зачастил из своего угла Альгидрас. — У Златы спроси. Такое с ней бывает. Отпусти ее сейчас к себе.

Я нервно оглянулась на Альгидраса. В его глазах сквозил страх, ничем не прикрытый, настоящий. И это не было игрой: я чувствовала, что он на самом деле испуган. Его не испугал разговор о предстоящем наказании для него самого, сейчас же он нервно привстал со скамьи и, когда наши взгляды встретились, отчаянно замотал головой.

— Сядь, хванец, — окликнул его Миролюб, но Альгидрас все же встал с лавки.