И пели птицы…

Из офицерской землянки за его спиной поплыли звуки фортепианной музыки – воспарявшую к небесам мелодию сопровождал хрип толстой граммофонной иглы.

2

Минеров сняли наконец с передовой, и они получили приказ отправиться для постоя и отдыха в деревню, расположенную дальше, чем обычно, от линии фронта. Устали они до того, что едва волочили ноги – прошагали три мили по недавно проложенной дороге с глубокими рвами по сторонам. У Джека Файрбрейса, нагруженного вещмешком с тяжелым шанцевым инструментом, все силы уходили на то, чтобы идти по прямой. В конце дороги смутно различалась деревня, однако Джек обнаружил, что, вглядываясь в нее, утрачивает способность координировать движения ног. Ему казалось, что он пересекает по воздуху глубокий овраг, а дорога тянется в сотнях футов под его ступнями. Дважды он вздрагивал, просыпаясь и понимая, что спит на ходу. Уилера, шагавшего в нескольких шеренгах за ним, пришлось пару раз вытаскивать из рва. Джек на мгновение закрыл глаза, которые резал яркий свет дня, но почти сразу открыл снова – его замутило от утраты равновесия.

Время от времени в поле его зрения попадало то, чего он уже и не чаял увидеть, то, что свидетельствовало: за пределами узкого ада его существования продолжается жизнь. Викарий, ехавший на велосипеде навстречу колонне солдат, приподнял, приветствуя их, плоскую шляпу. Вдоль дороги тянулась зеленая, не вырванная взрывами с корнем трава. Цвели деревья.

Когда солдаты дотащились до деревенской площади, сержант Адамс разрешил им посидеть, пока квартирьеры будут подыскивать помещение для постоя.

Джек привалился спиной к каменной ограде деревенского водяного насоса. Тайсон смотрел на него пустыми глазами, утратившими способность замечать изменения в окружающем. Над домами тянувшейся за площадью улочки поднимались столбы печного дыма. На площади стояли продуктовый магазин и лавка мясника, в дверном проеме которой играли два маленьких мальчика.

Джек услышал женский голос, произносивший что-то на неведомом ему языке, – резкий говор звучал странно, но в том, что говорит женщина, сомневаться не приходилось. Потом он увидел ее – коренастую женщину лет тридцати, беседовавшую со светловолосой девушкой. Минеры слушали высокие голоса, и эти звуки, летевшие по чистому утреннему воздуху, казались утешительным напоминанием о жизни, с которой им пришлось расстаться.

Двое других проходчиков из отделения Джека – О'Лоун и Филдинг – заснули, едва успев опуститься на брусчатку площади. Джек отдался медленно пропитывающему его ощущению покоя, приспосабливаясь к мысли, что бояться больше нечего.

Он повернулся взглянуть на присевшего рядом с ним Шоу. Небритое лицо товарища почернело от грязи, глаза под покрытым пылью лбом казались белыми и неподвижными. С самого начала перехода он не произнес ни слова, и теперь тело его словно окаменело.

На углу площади залаяла белая собака. Она бегала взад-вперед перед входом в лавку мясника, пока тот не вышел на крыльцо и не прогнал ее сильным хлопком ладоней. Тогда собака подбежала к солдатам и принялась обнюхивать ступни тех, кто подвернулся ей первыми. Присутствие такого множества людей заставляло ее взволнованно вилять хвостом. Морда у собаки была хитрющая, заостренная, пушистый хвост загибался калачиком. Облизав башмаки Джека, она положила голову на неподвижное колено Шоу. Тот взглянул в яркие глаза псины, пытавшиеся отыскать в его лице хоть какие-нибудь признаки того, что он может ее покормить. Но он лишь погладил ее. Джек смотрел, как большая ладонь землекопа скользит по шерстистой собачьей спине. В конце концов Шоу мягко опустил голову на собачий бок и закрыл глаза.

Появился капитан Уир и приказал подчиненным идти к амбару на околице деревни. Хозяин его уже обзавелся привычкой размещать солдат на постой, требуя изрядной платы. Многие из них, едва войдя в амбар, побросали вещмешки на пол, повалились на первый попавшийся клок соломы и заснули. Тайсон выбрал угол почище и поманил к себе Шоу с Файрбрейсом. Каждого из них раздражали привычки двух остальных, но они по крайней мере были им знакомы, тогда как опыт подсказывал: можно напороться и на кое-кого похуже.

После полудня Джек проснулся и вышел во двор фермы. В ротной походной кухне горел огонь. Приехала конная тележка, из которой под бдительным присмотром интенданта выгружали дезинфицирующие средства и порошок от вшей.

Джек тропинкой направился к деревне. По-французски он не знал ни слова, здешние дома, поля и церкви представлялись ему бесконечно чужими. Ощущение уюта, созданное поначалу отсутствием артиллерийского обстрела, быстро сменялось в нем нараставшей тоской по дому. До войны ему побывать за границей ни разу не довелось, да и знакомые с детства лондонские улицы с их успокоительным шумом он покидал всего два-три раза. Он скучал по лязгу и грохоту трамваев, по длинным рядам одинаковых домов северного Лондона, по названиям улиц, которыми возвращался домой с работы – Тернпайк-лейн, Мэнор-Хаус, Севен-Систерз.