И плачут ангелы

Сидя на плече отца, Джонатан щебетал, как целая стая птиц, объясняя Бобби тонкости кукольной пьесы, которые были доступны лишь такому изощренному уму, как его собственный. Ральф и Элизабет молчали.

Возле фургона Ральф опустил мальчиков на землю, и они резво унеслись прочь. Элизабет неохотно пошла следом, но Ральф остановил ее. Девушка с готовностью обернулась.

— Не знаю, что бы я без тебя делал… Ты мне очень помогла… — Он замялся. — Без Кэти… — Увидев в глазах Элизабет боль, он торопливо сменил тему: — Я просто хотел поблагодарить тебя за все.

— Не за что, — тихо ответила она. — Если тебе что-то нужно, я всегда готова помочь.

Элизабет хотела сказать что-то еще, но самообладание ей изменило, губы задрожали, она резко отвернулась и пошла вслед за мальчиками в фургон.

* * *

Ральф купил виски по бешеной цене, нацарапав на этикетке от консервной банки чек на двадцать фунтов стерлингов. Пряча бутылку под курткой, он пронес ее к костру, где Исази, Ян Черут и Эзра сидели отдельно от своих людей.

Выплеснув остатки кофе, мужчины протянули эмалированные кружки за щедрой порцией виски и в молчании потягивали согревающую тело жидкость, глядя в пламя костра.

Наконец Ральф кивнул сержанту Эзре.

— Ганданг и его импи Иньяти численностью в тысячу двести человек, все опытные воины, по-прежнему в холмах Ками. Ниже Табас-Индунас стоит лагерем Бабиаан с шестьюстами амадода. Сюда он может добраться за час… — Эзра быстро перечислил расположение импи, имена вождей, настроение воинов.

— А где Базо с «кротами»? — задал Ральф мучивший его вопрос.

Эзра пожал плечами:

— О них ничего не слышно. Я отправил на их поиски лучших ребят. Никто не знает, куда подевались «кроты».

— Где нанести следующий удар? — размышляя вслух, спросил Ральф. — По Бабиаану в Табас-Индунас или по Заме, который с тысячей воинов засел на дороге в Мангиве?

Исази кашлянул, выражая вежливое несогласие. Ральф поднял на него недоумевающий взгляд.

— Прошлой ночью я сидел у костра воинов Бабиаана, ел с ними и слушал их разговоры, — сказал Исази. — Они говорили о нашей атаке на отряд, охранявший лошадей: индуны предупредили амадода, чтобы в будущем они не доверяли незнакомцам, даже если те одеты в форму боевых отрядов матабеле. Второй раз такой трюк не сработает.

Ян Черут и Эзра одобрительно заворчали. Готтентот перевернул кружку вверх дном, показывая, что она опустела, и многозначительно глянул на стоявшую у ног Ральфа бутылку. Ральф плеснул всем еще виски. Сжав кружку в ладонях, он вдыхал резкий аромат алкоголя, вспоминая смеющихся детей и прелестную девушку, чьи волосы вспыхивали искорками на солнце.

— Женщины и дети матабеле, — хрипло сказал Ральф чужим голосом, — прячутся в пещерах и тайных долинах холмов Матопо. Найдите их!

* * *

На берегу ручья пятеро голых мальчуганов, по колено измазанных желтой глиной, со смехом и шутками ковыряли глину заостренными палками и складывали комки в грубо сплетенные корзины из тростника.

Тунгата Зебиве, Искатель того, что было украдено, первым выкарабкался из ручья и потащил тяжелую корзину в тенистое место, где принялся за работу. Остальные с трудом выбрались на берег вслед за ним и уселись кружком.

Из комка глины Тунгата скатал толстую сосиску, потом умело вылепил горб на спине и крепкие ноги. Готовое туловище он аккуратно поставил на кусок сухой коры и занялся головой, сделав рога из красных изогнутых шипов, отломанных с веток эмекса, и глаза из кусочков обкатанного водой кварца. Высунув язык от напряжения, мальчик приладил голову к туловищу на гордо изогнутую шею и откинулся назад, оценивая свое произведение.

— Инкунзи Нкулу! — провозгласил он. — Великий Бык!

Улыбаясь во весь рот, довольный Тунгата отнес глиняного зверя на муравейник, чтобы высушить на солнце. Потом он принялся лепить коров и телят, одновременно высмеивая творения других мальчиков и ехидно улыбаясь в ответ на насмешки друзей.

Танасе незаметно наблюдала за сыном из зарослей. Услышав звонкий детский смех и болтовню, она бесшумно спустилась по тропе в густом кустарнике, и теперь ей не хотелось мешать детям.

Среди горя, страданий и дыма войны казалось, что смех и веселье ушли навсегда. Лишь жизнерадостность детей напомнила Танасе о том, что было раньше, о том, что может вернуться вновь. Ее захлестнула всепоглощающая волна любви, за которой сразу же последовала волна неясного ужаса: захотелось подбежать к сыну, обнять его покрепче и защитить — вот только от чего?

Заметив мать, Тунгата подошел к ней и с застенчивой гордостью показал быка:

— Смотри, что я слепил!

— Какой красавец!

— Это тебе, Умаме!

Танасе взяла подарок.

— Такой славный бык станет отцом многих телят, — сказала она, охваченная невыразимой любовью, от которой на глазах выступили слезы. Танасе зажмурилась, чтобы сын их не заметил. — Пойди вымойся, — велела она. — Пора идти в пещеру.