И повсюду космос. Избранные стихотворения и поэмы

И все озера красные,
и все тропинки синие.
Три сосенки – три грации,
что три казанских сироты.

А мы с тобой
        за пунктами
совсем не населенными,
а мы с тобой
        запутались
в трех соснах.
        Посередке.

А солнце так расщедрилось —
сверкает, как на выставке.
А нет
    и нет решения:
что выбрать нам?
          как выбраться?

Я знаю: будет радостно,
дожди пойдут, как конница,
замашут вербы рациями
белыми.
     Какое там!

Уже давно проверено:
при самом теплом зареве,
при самом ярком ветре мы
запутаемся заново!

Два сентября и один февраль

1

Я семь светильников зажег.
Я семь настольных ламп зажег.
Я семь стеклянных белых ламп
зажег и в стол убрал.
Я календарь с него убрал,
когда газетой накрывал,
потом чернильницу умыл,
наполнил целую чернил
и окунул перо.

2

Я окунул неглубоко
но вынул —
        вспомнил, что забыл
бумагу в ящике стола.
Достал бумажный лист.
Лист – отглянцованный металл,
металл – пергамент.
            Я достал
по контуру и белизне
такой же точно лист.

3

Листы форматны —
            двойники,
вмурованы в них тайники,
как приспособленные лгать,
так искренность слагать.
Я окунул перо.
         Пора
слагать!
     Но вспомнил, что февраль,
за стеклами окна февраль.
Вечерний снегопад.

4

Мое окно у фонаря.
Снежинки, будто волоски,
опутали воротники
двух девичьих фигур.
Фигуры женщин февраля
и белозубы и близки.
Поблескивает скользкий ворс
их грубошерстных шкур.

5

Курили девочки…
          Они
вечерние, как две свечи.
Их лица – лица-огоньки
у елочных свечей.
Ты, вечер снега!
          Волшебство!
Ты, ожидание его,
активного, как прототип
мифической любви.

6

Но ожидаемый – двойник
тех мифов.
      Беспардонно дни
откроют хилое лицо
великих двойников.
Фонарь, ты – белка.
            Ты, обман,
вращай электроколесо!
Приятельницы – двойники,
окуривайте снег!

7

Я занавеску опустил.
Отполированный листок
настольной лампой осветил.
Я глубже сел за стол.
Я глубже окунул перо,
подался корпусом вперед…
но вспомнил… осень:
            о себе
особый эпизод.

8

Стояла осень.
        О сентябрь!
Медовый месяц мой, сентябрь!
Тропинка ленточкой свинца
опутывала парк.
Парк увядал…
Среди ветвей
подобны тысяче гитар,
витали листья.
        Грохотал
сентябрь:
      – Проклятый век!

9

– Проклятый… —
           Слово велико!
Велеречиво не по мне.
Благословенных – нет веков.
Проклятых – тоже нет.
Век —
     трогателен он, как плач
влюбленных старцев и старух.
В нем обездолен лишь богач.
Безбеден лишь поэт.

10

Как слезы, абсолютен век!
Прекрасен век!
         Не понимай,
что абсолютно черный цвет —
иллюзия, искус.
Наглядно – есть он, черный цвет,
есть абсолютный человек,
есть абсолютный негодяй,
есть абсолютный трус!

11