И повсюду тлеют пожары

Миссис Питерс подождала еще четверть часа, а дальше ждать уже не могла. Она покрепче стиснула ручки сумки, словно от этого будет прок, и потрусила по коридору в туалет для девочек. Центральный туалет располагался там, где центральная лестница выходила в центральный же коридор, и здесь было людно даже в обычный день, а сегодня вообще не повернуться. Снаружи стояли мальчики – били яблоки друг другу о лбы и с утробным ревом подначивали друг друга. Стайка девочек собралась у питьевого фонтанчика – половина делала вид, что не замечает мальчиков, другая половина откровенно с ними кокетничала. На стене над ними раззявила пасть нарисованная акула. Миссис Питерс мимолетно рассердилась – на их юность, на их легкомыслие, на их раскованность. В обычный день она бы велела им разойтись или у каждого спросила разрешение уйти с уроков, но сейчас ей было не до того.

Работая локтями, она протиснулась сквозь толпу.

– Позвольте. Позвольте. Мальчики. Девочки. Пропустите учителя.

Девочек в туалет набилось битком. Девочки сплетничали, девочки поправляли прически, девочки прихорашивались. Миссис Питерс пробивалась мимо – уже не было никакого терпежу.

– Позвольте. Девочки. Девочки, дайте пройти.

Все девочки в туалете созерцали это вторжение, распахнув глаза.

– Здрасьте, миссис Питерс, – сказала Лекси. – А я не знала, что учителя сюда ходят.

– Учительская еще закрыта, – ответила миссис Питерс, понадеявшись, что прозвучало с достоинством.

Девочки приумолкли. В нормальных обстоятельствах миссис Питерс одобрила бы такую уважительность, но сегодня предпочла бы, чтобы на нее не обращали внимания. Она направилась к самой дальней кабинке у окна, но, добравшись до нее, обнаружила, что в кабинке нет двери.

– А где дверь? – спросила она как дура.

– Сто лет уже сломана, – пояснила Лекси. – С первой недели. Давно пора починить. Приходишь, а кабинок всего три, и ты опаздываешь на урок.

Миссис Питерс эту речь не дослушала. Она рванула дверь соседней кабинки и захлопнула за собой. Дрожащими руками опустила щеколду и повозилась с юбкой. Но при встрече с белым фаянсовым унитазом тело ее – прождавшее почти два с половиной часа – не стерпело. Мочевой пузырь опорожнился водопадом, по ногам заструилось тепло, и ширящаяся лужа запетляла по плиткам под дверь.

За хлипкой перегородкой кто-то сказал:

– Мать. Моя. Женщина.

А затем – потрясенное гробовое молчание. Миссис Питерс застыла, как будто – идиотски подумала она – девочки могут про нее забыть. Тишина тянулась, как ириска. Влажное пятно на юбке и промокшие колготки похолодели. А потом в туалете захихикали – и хиханьки были тем отчетливее, поскольку их тщились подавить. Судорожно завжикали молнии. Метнулись прочь шаги. Миссис Питерс услышала, как дверь распахнулась, потом захлопнулась, а спустя миг в коридоре оглушительно загоготали. Она простояла в кабинке очень долго, пока доктор Шваб по громкой связи не объявил, что все двери открыты и ученикам надлежит разойтись по классам, не то их оставят после уроков. Когда миссис Питерс вышла из кабинки, в туалете никого не было, и она удалилась, закрывая сумочкой пятно на юбке и подчеркнуто не глядя на лужу, что медленно ползла мимо раковин к стоку в углу.

Если на втором уроке, который все-таки начался, в оркестре и заметили, что миссис Питерс сменила одежду, никто и виду не подал. С застывшими лицами они играли Оффенбаха, и Барбера, и Двадцать пятую Моцарта. Но слухи разлетелись. Пройдут дни, и миссис Питерс, задержавшись у двери класса, услышит, как ее называют “миссис Писсерс”, и пройдет немало лет – многие годы после ее выхода на пенсию, – прежде чем канут в небытие и прозвище, и анекдот, передаваемые из класса в класс.

Школе история с зубочистками тоже отольется. Видеокамер в коридорах не ставили, вандалов не засекли и не опознали. Поговаривали об усилении охраны – несколько учителей помянули соседний Евклид, который недавно попал в новости, повсюду понаставив металлодетекторы, – но все сочли, что Шейкер-Хайтс, в отличие от Евклида, в таких мерах не нуждается, и администрация решила списать инцидент на мелкий розыгрыш. Однако среди местных школьников День Зубочистки стал легендарным, и в последующие годы во время Шутейной недели у старшеклассников проносить зубочистки в школу запретили под страхом наказания.

Назавтра Иззи поймала взгляд Дейхи Джонсон и улыбнулась, а Дейха – которая знать не знала, что весь этот праздник устраивался ради нее, и уж тем более не догадывалась, что все подстроила Иззи Ричардсон, – улыбнулась в ответ. Не сказать, что они подружились, но Иззи чувствовала с Дейхой Джонсон некую связь, и каждый день в оркестре непременно ей улыбалась, и с удовлетворением отмечала, что миссис Питерс больше к Дейхе не цепляется.