...И прах мой развей

Я недоуменно воззрился на гостя. Тот уже переключил внимание на что-то другое, улыбаясь каким-то своим мыслям.

- …Но как вы узнали о моей коллекции вырезок? – наконец-то созрел в моей голове самый насущный вопрос. Я ведь ни перед кем ею не хвастался, и даже Венди немного смущало это мое хобби, казалось чем-то… слегка неправильным.

- Коллекция вырезок? Нельзя ее так называть! Я скажу вам больше – эту комнату вы сделали святилищем. Храмом. Не меньше!

Я оглянулся на дверь – та была закрыта. Медленно перевел взгляд на гостя – тот во все глаза просматривал двухстраничный разворот, посвященный серии убийств топором, само собой, нераскрытых. Его взгляд прыгал по печатным строчкам, но мне казалось отчего-то, что смотрит он прямо на меня.

А потом я осознал, что уже видел его раньше. Двадцать лет назад, по телевизору. Он робко улыбался, пока его тащили прочь, и никогда не смотрел прямо в камеру – но и не отворачивался от нее. По моему лбу стекла первая капля испарины, сумасшедшая мысль билась в голове: ну разве не знал я уже тогда, разве не был уверен в том, что убийца явится и разделается со мной, и ничто ему не станет помехой? Удивительно было то, что он совсем не постарел, но постарей он – я ни за что бы его не узнал, а на узнавание и был с его стороны расчет. Узнавание положило начало моему страху.

- Может, представитесь? – спросил я.

Он взглянул на меня.

- Прошу прощения. Где мои манеры! Но дело в том, – он буднично пожал плечами, – что имен у меня много, а прозвищ – и того больше. – Широким жестом руки он обвел мой кабинет от края до края, от одной завешанной вырезками стены к другой. Я оглянулся на дверную ручку, гадая, смогу ли быстро повернуть ее вспотевшей рукой с непослушными, ставшими неуклюжими пальцами. – Друзья, впрочем, зовут меня Джек.

Без труда он поднял меня над собой и прижал макушкой к потолку – не то взмыв, не то удлинившись вдвое. Изо рта поползли четыре клыка; разверстая пасть – все, что я мог видеть перед собой, будто зависнув над живым колодцем. Когда искаженный звук его слов воспарил на тяге эха из глубин, я подумал: если я сейчас упаду, меня никто никогда не найдет.

- Сегодня вечером ты сфотографируешь меня. Поймаешь с поличным с наилучшего ракурса. Ты же этого хочешь, я прав? – Он встряхнул меня. – Прав или нет?

- Прав, – прошептал я, закрыв глаза.

- Ты все призываешь и призываешь меня! Призываешь и призываешь! – загремел он. – Разве тебя не тошнит от вида крови? От ее медного привкуса? Сегодня это кровь детей, завтра – старух… что потом? Кровь потаскух, юных нянечек и голубоглазых гомосеков? Твоя жажда неутолима – каждый раз тебе подавай что-то пожестче да поизвращеннее. И разве ты не можешь подсластить свою долгую пресную жизнь ничем иным, кроме крови? Впрочем, неважно. Будет нужна цветная пленка, много пленки. Мне нужны яркие цвета, понятно тебе?

Я кивнул. Он поведал мне, где и когда все произойдет: на соседнем углу, в четверть четвертого. Потом – отпустил: я грянулся костьми о пол, чуть не сломал запястье. Я был один-одинешенек в своем кабинете – гость исчез. Позже я несколько раз обошел дом по периметру, обыскал каждую комнату – нигде его не было. Тогда я сел, дрожа, на кровать и тяжело-тяжело задышал.

Более-менее успокоившись, я вышел из дома и купил десять бобин с «Кодахромом».

Той ночью мы ели дома. Я планировал что-нибудь приготовить, но пришлось в итоге довольствоваться замороженной пиццей. Венди рассказывала о проблемах с налогами, я слушал вполуха и кивал.

- Ну, а ты что сегодня полезного сделал?

- Я исследовал.

- Хм, и до чего дошел?

- Давай завтра расскажу.

Мы пошли в кровать и занялись любовью. Какое-то время это происходящее между нами действо казалось мне чуть ли не магическим ритуалом – Венди давала мне силы, заряжала меня своей дивной энергией, духовной силой. После же я даже посмеяться не смог над нелепостью идеи, лишь презирал себя за то, что на мгновение принял ее всерьез.

Мне приснилось, что она подарила мне сияющий серебряный меч.

- Что это? – спросил я у нее.

- Когда тебе захочется убежать, ударь себя им в ногу.

…С кровати я встал в два часа. Даже полностью одевшись, я ощущал мертвенный холод. Сидя на кухне при выключенном свете, я пил кофе, пока желудок не раздулся так, что стал давить на диафрагму. Добредя на нетвердых ногах до унитаза, я исторг все это из себя. Горло и легкие саднили, мне хотелось свернуться калачиком и раствориться, или заползти обратно под теплое одеяло, назад к Венди, и у нее под боком пробыть до самого безопасного утра.

Когда входная дверь щелкнула, закрываясь, я будто бы погрузился в заполненный до краев лунным светом бассейн. Уют и покой квартиры сразу канули в прошлое, став почти что забытым сном. Ни машин, ни отдаленных звуков дороги, ни облаков – лишь огромное ночное небо и пустые, бесконечные улицы.