Сегодняшний день выдался по-особенному тяжелым. Она спешила домой — и одновременно боялась идти. Не знала, как сможет рассказать Ивану, что принесла хлеба в два раза меньше обычной порции. Потому что замешкалась, задумалась на улице. Качнулась от слишком сильного порыва ветра — и не устояла на ногах. Упала на лед, ударяясь локтями, так что показалось: искры из глаз посыпались. Встала не сразу, позволила себе на пару минут сдаться, выждать, пока утихнет острая боль. Это стало ее ошибкой… Не заметила щуплого, но шустрого мальчишку, как-то вмиг оказавшегося рядом. Выдернувшего сверток из расслабленных рук.
Потом, поднявшись, она еще долго стояла, кусая потрескавшиеся на морозе губы и отчаянно пытаясь не разреветься. Плакать было нельзя: слезы тут же замерзали и царапали кожу на лице острыми льдинками. Но и успокоиться не выходило: Шура не знала, как дотянуть до следующего дня. Им даже обычной порции не хватало: Ваня слабел на глазах. А сегодня и того не будет…
Она разделила оставшийся крошечный кусочек на двоих, прокатала по рту свою часть, не успев ощутить вкуса, и подошла к Ивану. Еще нужно было принести и растопить снега, как-то протопить остывшую с утра печь. Иначе за ночь в квартире станет совсем холодно, нестерпимо. Где бы только набраться на все это сил?…
Взгляд скользнул по бледному, изможденному лицу мужа: Шура убедилась, что Иван взял хлеб в рот, а не собирается, как прежде, уговаривать ее съесть еще и его часть. Не соглашалась никогда, но он не оставлял попыток переубедить, что ей еда нужнее.
А сейчас неожиданно поймал за руку, сплел холодные пальцы вокруг запястья.
— Поцелуй меня… — так давно не просил ничего подобного. Не до нежностей стало. Жизнь обрела иную направленность, любовь словно отошла в сторону, все чувства сосредоточились на острой, мучительной потребности выжить. Шура слишком хорошо знала, как ему тяжело приходится. Совсем недавно сильный, крепкий мужчина — как непросто ему было теперь оказаться полностью зависимым от нее! И знать, что это непоправимо. Так будет всегда.